Часть 3. МОРЕ 3.1
Учитель уже проснулся и стоял у открытого окна. В
комнате было холодно: наверное, окно оставалось
открытым всю ночь. Он был стар. Любой старик в
Европе закрыл бы окно - но не этот человек в
льняной рубашке. Другой сидел на стуле, в зеленом
брезентовом комбинезоне. Учитель
пристально всматривался в горы и обернулся не
сразу. Но, обернувшись, он начал разговор в
несвойственной ему манере.
- У нас мало времени. Пятьдесят лет назад русская
экспедиция нашла в горах базу пришельцев. Их люди
улетели на космическом корабле. Наш агент был
убит, другим агентом был я. Я не всегда был ученым.
Сейчас корабль возвращается, в корабле какое-то
оружие.
Это было совсем не в том стиле, в каком мы
обычно разговаривали. Учитель был стар, но не
глуп и не склонен к дешевым эффектам. Я молчал и
внимательно смотрел на учителя и того, другого.
Учитель изменился: обычно рассеянный взгляд его
стал твердым, жесты быстрыми. Я привык, что
возраст учителя трудно определить: ему можно
было дать и двадцать лет, и семьдесят. На самом
деле ему было больше девяноста лет. Он продолжал:
- Тайны гор содержатся не только в бумагах. Вы
неплохой мастер игры в бисер, но сейчас вам
придется участвовать в другой
игре. Для этого я слишком стар. Это русский,
который шел по следу. Вы вместе с ним должны
сделать все, что сможете, а сейчас
срочно уберитесь отсюда, например, в Пакистан. Вы
говорили, что служили в армии?
- Да. Правительство оплачивает мое обучение.
Десантные войска флота.
- Внизу вас ждет машина. В ней много оружия и
горючего.
Он повернулся боком к окну. Я сомневался. Странно,
но меня убедила какая-то схожесть этих двоих:
старика у окна с буграми мышц на прямой спине и
сосредоточенного русского в зеленом
комбинезоне, похожего на затравленного и
готового прыгнуть зверя. Учитель произнес совсем
уже несвойственным индийскому гуру
издевательским тоном:
- Русский расскажет вам подробности. По-русски.
Убирайтесь быстрее. К старым книгам мы вернемся
потом.
Я не стал возвращаться к себе и оставил и
магнитофон, и документы. Мне не понравились
слишком частые взгляды в окно. И когда я это
понял, опять почувствовал себя в старой
тарелке: рядовой Людвиг Витгенштейн готов к
выполнению задания. Только ехать пришлось без
музыки.
3.2
Машина была подходящая: на плитах чистого
маленького дворика у самых ворот стоял зеленый
открытый джип. Никого вокруг не было
- и ладно, меня не интересовало, кто занимается
экипировкой. Внутри лежали два ручных пулемета,
автоматы, гранаты и магазины.
Похоже, что в монастыре держали целый арсенал.
Двор, освещенный утренним солнцем, пересекали
густые черные тени. Было тихо.
Можно было ехать. Русского я посадил, вернее,
уложил на заднее сиденье, чтобы его поменьше
видели - неизвестно, кому он тут был знаком.
Хорошо отрегулированный мотор работал бесшумно.
И некоторое время я окончательно просыпался,
обдуваемый холодным воздухом гор, с такой
бесцеремонностью вытолкнутый из монастырских
библиотек. Очень, очень резко пришлось
просыпаться: вдали уже слышался звук мотора. Я
знал, что скоро дорога выйдет с карниза на ровное
место, где есть заросли кустарника - но пока наш
джип был виден как на ладони со следующего витка
серпантина. Еще каких-нибудь двести метров. Мы
успели. Я как мог аккуратно свернул и заехал
подальше за кусты и камни. Там было довольно
ровно, но все-таки ехать было некуда, уйти можно
было только пешком. Я взял один пулемет и,
пригнувшись, вылез вместе с русским к кустам над
дорогой. Русский без приглашения захватил
автомат. На другой стороне ущелья из-за скал
выезжали три зеленые грузовика, крытые
брезентом. "Не стрелять" - сказал я русскому,
и кажется, тот понял. Через некоторое время эти
машины проехали мимо нас; позади брезент был
завернут. Грузовики битком были набиты людьми
неизвестной мне народности или касты, похожие на
европейцев. Они сидели на лавках и подскакивали
на ухабах, мотая плечами и головами, как
резиновые куклы. Все они были какими-то
худосочными, с белыми или, наоборот, красными
лицами, и держали между колен автоматы
Калашникова. Вся Азия наводнена этими
дрянными автоматами. "Vanjky", - тихо с
ненавистью проговорил русский. Машины проехали,
но я остался лежать неподвижно, и
русский тоже. Некоторое время было тихо: шум
моторов заглушала стена, за которой начинался
ведущий к монастырю карниз. Облаву надо было
начинать гораздо дальше от монастыря, нам уже
почти повезло. Потом на дороге появилась еще одна
такая же машина, и мы решили больше не глазеть, а
прижались к земле у самых корней. Эти тоже
проехали мимо. Я подождал еще пять минут, и мы
продолжили путь. Теперь нужно было как можно
дальше уехать, тем более что мне жалко было
бросать такой арсенал. Русский утащил к себе на
заднее сиденье второй пулемет, хотя я сомневался,
что он умеет им пользоваться. Пока мы ехали, он
внимательно его рассматривал, а потом наконец
отложил, видимо, изучив и удовлетворившись. Мне
было легче: моя подготовка предусматривала
владение всеми видами оружия, кроме, может быть,
самых экзотических. "What Your name?" - со скверным
произношением спросил русский. Я назвал имя и
фамилию, и русский весело рассмеялся. Может быть,
он тоже был игроком в бисер? "True Liudwig Wittgenstеin"
- с обидой произнес я. Не хватало еще показывать
документы, хотя они все равно остались там.
Русский тоже назвался, как-то длинно и непонятно.
Я стал называть его по-французски: "Nicolas", и
его это устроило. Кроме всего прочего, еще надо
было где-то найти время и тихое место, чтобы
поговорить! А сейчас говорить было некогда.
3.3
Мы отьехали уже далеко от монастыря и даже
проехали два поселка. Было слишком рано, и нас
мало кто мог видеть - но мог. Русский никак не
хотел быть ниже бортиков и все время высовывался.
В конце концов я решил: черт с ним, он может
увидеть что-то, чего я сам бы не понял. Так и
получилось. Мы выехали на развилку. Налево
уходила хорошая асфальтовая дорога - на юг, в
сторону Шимлы. Прямо - дорога на Лахор. По
асфальту двигалась какая-то машина, и на
перекрестке мы оказались совсем рядом. Русский
был оригинален: он расстрелял содержимое этой
машины в упор. Я даже затормозил, чтобы он мог
полнее завершить процесс. Мне оставалось
надеяться, что он не ошибся, тем более, что
деревня была совсем недалеко. Впрочем, в этих
горах привыкли к стрельбе. Русский с довольным
видом заменил магазин - магазин на двести
патронов - и поднял большой палец. Все-таки плохо,
что он не знал английского языка. Дальше все шло
тихо. На дороге стали появляться погонщики с
козами и ослами, и даже автомобили.
Я надеялся, что расстегнутая джинсовая куртка
сойдет за военную форму. Зеленый комбинезон
русского меня в этом смысле устраивал. Наконец мы
вьехали в довольно большое село, где было полно
народу и стояло несколько машин и повозок. Я
поставил машину в переулок возле какого-то бара и
купил в этом баре еды. Дорога и площадь хорошо
отсюда просматривались, а двое аппетитно
завтракающих на виду у всех военных не
привлекали внимание. Там я и попытался
обьясниться, и главное вроде понял. Теперь мне
нужен был надежный контакт с ЦРУ, и для этого
лучше всего было убраться из Индии. Чертовы горы,
и оставшиеся в монастыре документы. Впрочем,
брать их было бесполезно: там куча всяких других
бумаг обо мне, рекомендации из университета,
переписка, свидетели... Я был настроен решительно
и готов был идти на прорыв границы - тем более с
такой экипировкой.
3.4
Для этого надо было двигаться быстро.
Каких-нибудь триста километров по прямой - но
горы... И все же все было спокойно. Я про себя
благодарил монахов - наверное, про этот
автомобиль мало кто знал и ничего никому не
сказал. Из бормотанья русского я понял, что в
расстрелянной машине были идеологи всей
операции - значит, руководить и стремиться к цели
некому. Те, что ехали в монастырь, выполнят приказ
и успокоятся, а нового приказа, скорее всего,
никто не получит. Кроме пограничникови служб
безопасности. Может быть, стоило переодеться? Но
я решил, что нет - тогда будет слишком заметный
контраст с военным джипом. Я даже вытащил наружу
пулемет, и управлять машиной сразу стало легче. Я
интуитивно чувствовал, что здесь мы проскочим.
Горы становились ниже, и вот мы уже были на
каменистой равнине.
Несколько раз попадались другие военные машины,
и от предчувствия пуль холодела даже моя
джинсовая куртка. Но все обошлось. В одном из
придорожных баров - даже не знаю, как их
правильнее называть - нашлась туристическая
карта. Не знаю, правда, каких туристов мог
привлечь такой неспокойный район. И мы ехали уже
по карте, как настоящие туристы. Русский, во
всяком случае, усердно вертел головой по
сторонам, хотя все, что нужно, он уже расстрелял. Я
не знал, понимает ли он, что бесполезно думать о
смерти. Я думал только о границе, и все больше
убеждался, что без этой машины шансов у нас
никаких нет. Американец совсем лишний в этом
азиатском углу, тем более русский. К тому же,
похоже, еще и дело у этого русского было срочным,
и не стоило терять время. Но все-таки мы должны
были остаться целыми. Я не думал, что граница
окажется сложной. Все-таки это не граница с
Россией. Но после шума должна была начаться
погоня, причем как индийская, так и пакистанская,
русская и еще непонятно какая.
3.5
Значит, не нужно было шума. В узком ущелье торчала
какая-то будка с огородом. Как раз было много
машин и повозок. Гораздо хуже, если бы здесь
оказался оборудованный по всем правилам
таможенный пункт - с большими зданиями,
заграждениями, кондиционерами, машинами и прочей
дрянью. А так все прошло тихо - просто мы вытащили
на вид оба пулемета, да перед этим я набросил на
плечи найденную в деревне рогожу. Пограничник
даже не моргнул глазом, и даже не сразу пошел
звонить, но я знал, что он это сделает. Дальнейшее
зависело от качества туристской карты. И мы
вовремя бросили машину недалеко от вьезда в
деревню - когда мы не торопясь шли по дороге
обратно, к другой деревне, со стороны Пакистана
над нами пролетел вертолет.
3.6
Теперь мы совсем походили на оборванцев.
Роскошный комбинезон русского пришлось
разделить на части и вымазать их в масле. Свою
джинсовую куртку я выбросил, взяв взамен часть
комбинезона, а русский остался в усердно драной
рубашке. Все равно у нас было мало времени. Дело
было немногим лучше, чем до границы. Только
уменьшилась вероятность встречи с индийцами.
Срочно был нужен какой-то надежный, лояльный и
быстрый транспорт - и непонятно куда, может быть,
до Исламабада. Где здесь есть американские
войска или представители, об этом туристская
карта
молчала. Но лучше войска, представители могут
быть разные. Впрочем, я послал к черту и войска, и
представителей, внимательно осматривая каждого
встетившегося человека. Надо было цепляться за
любую соломинку. "Helikopter", - произнес русский.
И он был прав. Вертолет не пролетал обратно,
значит, есть вероятность, что он приземлился
где-то здесь, например, возле той будки. И мы изо
всех сил побежали вперед. Конечно, это было глупо,
но не очень. Когда вертолет снова показался
далеко впереди, русский уже лежал в пыли на
дороге, а я стал изо всех сил вопить и махать
руками.
3.7
Мне было нужно, чтобы вертолет сел. И это удалось.
До сих пор мне и другим приходится
расхлебывать последствия. Дело в том, что
русских, видимо, не зря называют медведями, или
ему придала силы безнадежность положения. И
самое главное, они сделали ошибку: вдвоем вышли
из вертолета, чтобы тащить русского. Я уже и не
говорю, что их было только двое.
Вообще, во всем этом путешествии была какая-то
скользкая, мутная смесь гарантированной неудачи
и непонятного везения. Я чувствовал себя скверно:
неизвестно было, кого мы покалечили и насколько.
Утешало то, что у приличных людей не должно было
быть таких драных вертолетов. Он весь шатался и
скрипел, как этажерка, и все-таки долетел, дотянул
до большой речной долины, в которой виднелся
аэродром, белые здания, огороженные бетонным
забором, и самолет с надписью : "US air forces".
3.8
Это были действительно US air forces, иначе нам
пришлось бы плохо. Было гораздо лучше сидеть
целый месяц в подвале и дожидаться окончания
проверок и каких-то других мероприятий.
Подвал был мерзким, ночью ледяным, а днем жарким,
но более надежного помещения здесь не нашлось. Не
знаю, почему они сразу не отправили нас отсюда -
может быть, в виде мести за посадку вертолета,
может быть, боялись, что мы захватим и самолет
тоже. Кстати, могли отправить еще дальше. Но
вероятнее всего, с такой скоростью работала
бюрократическая машина, и уж кто-кто, а русский
должен был это понимать и не верещать, что у нас
мало времени. Кроме того, я начал подозревать, что
времени у нас сколько угодно, что события сами
подождут этого русского. И мы сидели в этом
подвале, до одурения играя в карты и изучая
русско-английский язык. Мне приходилось видеть в
зоопарке гризли, и русский больше всего походил
на медведя, когда начинал угрожающим
неразборчивым голосом говорить по-русски с
персоналом. Потом они сказали, что им тоже пришло
в голову сравнение с гризли: когда мы по очереди
выходили по наклонной лестнице подвала под
дулами автоматов. В этом подвале у меня
сформировался прочный языковый стереотип: когда
мне приходится (очень редко) иметь дело с
русскими, я приобретаю озабоченный мрачный вид и
начинаю гнусавым голосом произносить русские
слова. Насколько я могу заметить, меня сразу
принимают за своего, но другие говорят, что мой
язык неадекватен.
3.9
Потом выяснилось, что мы остались живы только
благодаря тем парням и их подвалу. Они наотрез
отказались отдавать нас кому бы то ни было, кроме
каких-то своих бывших начальников. Конечно, они
понесли наказание, в том числе двое
вертолетчиков. По крайней мере, народу они
собрали много, и для нашей отправки понадобился
целый транспортный самолет - тот самый, что стоял
тогда на аэродроме. Среди сопровождающих был и
мой бывший начальник. Всю дорогу он уговаривал
меня бросить философию и вернуться на флот, а
русский сидел в другом конце самолета и
беседовал по-русски с человеком в штатском. Я
смотрел через иллюминатор вниз, на последние
уплывающие назад вершины, и думал о том, что
большой разницы нет. С другой стороны,
возвращаться мне почему-то казалось опасным, а
защита индийских и даже тибетских богов -
ненадежной. Было ли это тоже частью игры в бисер,
или это только майя, иллюзия ? Или, может, ну его
на...? Я чувствовал, что больше никогда не смогу
заниматься старинными книгами так, как раньше и
как другие до меня, просто превращая их в другие
книги, с глянцевыми обложками, в шлягеры и манеры
сопляков. Теперь я задавал себе не индийские, а
русские вопросы, какими бы они ни казались
бессмыссленными. Я участвовал в этой истории до
конца, но так и не понял, чем она закончилась.
3.10
За этот месяц они нашли следы возвращения.
Конечно, главную роль сыграли радары флота.
Воздух хранит много тайн, и большинство из них
имеет отношение к математике, а не к реальным
предметам. Я вспоминаю нашего корабельного
локаторщика, его железную будку и экраны, как
будто налитые дрожащей светящейся водой. Он
показывал мне НЛО - неопознанные летающие
обьекты, которые локатор видит в гораздо большем
количестве, чем человек глазами. Потом он, смеясь,
обьяснял мне, как сигнал искажается
неоднородностями в атмосфере и неисправностями
аппаратуры. Он говорил, что так ни разу и не видел
настоящего НЛО, ни сам, ни с помощью радаров -
такого, которого он бы не мог обьяснить. И однажды
никто из этих людей не смог обьяснить сигнал. С
палубы были подняты самолеты - хорошо
вооруженные самолеты с угловатыми короткими
крыльями, с антеннами, с приборами инфракрасного
видения. Они сбрасывались катапультой и
уносились над морем к горизонту, а потом
возвращались по одному, и пилоты рассказывали
странные вещи: светящиеся шары уходили под воду,
а радары не показывали ничего, и системы
вооружения не срабатывали. Потом туда были
отправлены корабли и большие самолеты, и
несколько дней локаторщики сходили с ума, потому
что чудеса не прекращались, даже несмотря на
надводную, подводную и воздушную толкотню. Для
нас выделили легкий катер - спецы, с которыми
общался русский, сказали, что большее не имеет
смысла. Они просили обеспечить только радиосвязь
с авианосцем, на котором мы прибыли в
подозрительный район.
3.11
Катер с шумом упал на воду, и мы с русским первыми
спустились в него. Матрос наверху стоял в
ожидании, а потом потребовал отдать концы.
Остальные стояли у борта. "Только мы?" -
спросил я. Ответа не последовало. Я и сам понимал,
что техника сделала все, что могла - авианосец
видел чуть ли не каждую рыбку в радиусе десятков
километров, его оружие с гарантией уничтожало
любую цель. И люди могли сделать только то, что
они могли - непонятно, что. Начиналось волнение, в
воздух летели брызги, и к тому же море затягивал
редкий для этих мест туман. В тумане звук мотора
казался совсем глухим, и скоро от авианосца
осталась только огромная неясная тень, которая
маячила сквозь туман еще долго - таким большим
был корабль. Когда авианосец совсем скрылся, я
опробовал радиосвязь. Несмотря на туман, она была
отличной. Мы шли в точку, где радары заметили
первую неопознанную цель. Радары и сейчас
работали, заполняя туманное пространство
невидимыми волнами, и ничего, кроме отметки на
экранах от нашего катера, они не показывали.
Мотор тихо ворчал, а мы сначала всматривались в
туман, потом прекратили и уселись на мокрые
сиденья. Становилось похоже, что мы пройдем
насквозь этот туман, потом поездим тут еще в
разных направлениях, а потом вернемся на борт,
хорошо прогулявшись. Русский предложил снизить
скорость. Я снизил ее до предела, с трудом
удерживая катер, чтобы он не стал бортом к волне.
"Помалу вперед", - попросил русский. Ничего
по-прежнему не было видно. Потом в тумане
появилась длинная тень, лежащая поперек нашего
курса, как будто черная кромка берега. Мы
продолжали двигаться вперед, и вот перед нами
очутилась старая, ржавая посудина - какая-то
баржа со срезанными или развалившимися
надстройками, корпус которой едва торчал над
водой. Тумана вокруг стало меньше, и старое судно
стало лучше видно. Я запросил авианосец.
"Пусто", - ответили мне. "А нас видите?" -
"Вас видим". "Тут полно железа", -
возразил я, и там началась ругань. "Это и есть
ваша галлюцинация?" - спросил я русского, с
отвращением глядя на склизкий ржавый корпус.
"Вряд ли", - ответил тот. Мы приблизились к
судну, и тут я заметил, что ошибся в оценке
расстояния. Судно было очень большим, и теперь
было видно, что это старинный военный
корабль, правда, без орудий и только с
остатками носовой надстройки. Труб тоже не было.
"Что, и теперь не видите?" - спросил я. В ответ
шли одни издевательства. Может быть, их локаторы
не работали в таком густом тумане. Над нами
возвышался изьеденный ржавчиной борт, весь в
заклепках, и кое-где попадались черные разбитые
иллюминаторы. "Ну что, посмотрим?" - спросил я
русского. Тот молчал. Наконец попался какой-то
свисающий сверху канат, больше похожий на
мочалку, и я остановил катер под ней, а русский
ухватился за конец руками и полез наверх.
3.12
Когда Сальвадор вскарабкался на борт старого
корабля, туман почти рассеялся, и стала видна
огромная пустая палуба. Она была неровной - то
тут, то там торчали остатки оторванных или
отрезанных чьей-то хозяйской рукой конструкций.
Туман исчезал как-то странно, кусками. Над
палубой его уже не было, а в стороне над водой он,
наоборот, сгустился и стоял стеной.
Сальвадор подошел к борту в том месте, где свисал
конец, и катера внизу не увидел. Наверное,
помощник отвел его подальше, чтобы не
ударило волной. Сальвадор двинулся к носовой
надстройке. Посудина походила на баржу, потому
что посреди корпуса в палубе был большой проем,
уходивший до самого дна, и внизу валялись обломки
переборок и стальных швеллеров. Туман возле
надстройки на глазах рассеивался. Он был здесь
плотным и молочно-белым, и один его
кусок улизнул из-под ног Сальвадора, изогнувшись
и завернув за угол. Сальвадор проводил его
взглядом и стал подниматься по мокрой лестнице,
прижатой к стене надстройки. Наверху было что-то
вроде мостика с уходящими вправо и влево
балконами, в конце которых виднелись
изуродованные пулеметные турели. Посреди стоял
большой штурвал вроде тех, что рисуют в
детских книжках, а рядом с ним две толстые
вентиляционные (или переговорные?) трубы.
- На мостике, - утверждающим тоном послышалось из
трубы.
- Капитан, - ответил Сальвадор.
Больше никто не вступал в переговоры. Сальвадор
повернулся к палубе. Вниз вела широкая железная
лестница, доходившая до самого дна огромной
дырки в корпусе. Судно казалось выпотрошенным, от
него осталась только скорлупа внешней обшивки.
Сальвадор стал спускаться по лестнице, и увидел,
что переговорные трубы срезаны прямо под
железными листами мостика.
Какая гадость. И где-то здесь бомба. Туман
рассеялся, но воздух все равно был влажным, и
откуда-то летели брызги. Сальвадор спустился
вниз, на дно выпотрошенного корпуса, где среди
луж валялись остатки железных конструкций. По
бокам в стенах тянулись ряды выпуклых заслонок с
поперечными закрутками, наподобие крышек
сварочного газогенератора, - кажется, они
назывались "кингстоны". Сальвадор стал
отворачивать винт ближайшей заслонки, потом она
со звоном упала, но против ожидания оттуда не
хлынул поток воды - в круглом отверстии болталась
зеленоватая муть. Сальвадор методично отвернул
все заслонки и стал снова подниматься по
лестнице. На середине пути он оглянулся: дно
посудины уже скрывалось в тумане, который
вытекал из отверстий так же, как вытекает из
трубы сжиженный газ. Сальвадор поднялся на
мостик: что-то еще здесь надо было сделать. Он
подошел к отполированному медному штурвалу и с
облегчением увидел, что вместо румбов на него
нанесены даты: 1897, 1905... Он поставил колесо против
числа "1908" и пошел по балкону или пандусу в
сторону ближайшей пулеметной турели. Балкон
выступал за пределы корпуса, внизу плескалась
уже приблизившаяся вода. Сальвадор залез на
остатки турели и прыгнул в воду.
3.13
Холода воды он не боялся, и не только потому, что с
детства любил реки, снег и леса. Вода была
вещественной, мокрой, и могла разве что утопить. В
ней по крайней мере не было лжи. Как они все
достали со своей брехней, творчеством и свободой!
Сальвадор, не оглядываясь, плыл к стене тумана,
который вдруг размягчился и стал ближе, стал
обыкновенным туманом. Вода не была чистой, на
поверхности попадались щепки, огрызки и всякая
дрянь. Сальвадор с отвращением смотрел на мусор и
думал, что корабль на самом деле тоже мог быть
куском яичной скорлупы. Но это не ложь, а только
иллюзия. И Сальвадор решил досмотреть до конца.
Он оглянулся назад. Сквозь туман еще был виден
тонущий корабль, там шла последняя сцена
спектакля. Посудина тонула, погрузившись в воду
носом и задрав корму, развернувшись к Сальвадору
боком. Где-то он уже видел эту жидкую носовую
надстройку, эту огромную задницу. И вдруг он
вспомнил: да это же крейсер "Аврора".
3.14
Сальвадор проснулся в своей комнате, на
блестящей железной кровати в гостинице
института Механизации. Начинался белый зимний
день. Со двора уже доносились звон посуды и
веселый запах мочи. Сальвадор взглянул на стол:
никакого журнала там не было. И, пытаясь удержать
обрывки стремительно исчезающего воспоминания,
он так и не мог понять, происходило ли все на
самом деле, или это только сон, вызванный
наворотами вчерашней машинной игры.
г.Тетрахид, 1988
------------------------------------- Научный Комментарий к книге "Все тайны
сразу"
Серия 5
3.1
Учитель, по-видимому, владеет йогой, состоящей в
умении управлять выделением особой энергии в
своем теле. При этом йог может переносить холод и
имеет право после прохождения специального
испытания (высушивание своим телом на морозном
ветру нескольких мокрых кусков ткани) носить
легкую рубашку, отличающую его достоинство.
Участие Витгенштейна в гималайской авантюре -
еще одна неуклюжая шалость автора. Л.Витгенштейн
(1889-1951) - один из самых значительных философов XX
века, изменивших само лицо философии.
Витгенштейн показал, что большинство так
называемых философских вопросов возникает в
результате неправильного
применения языка. Но как применять его правильно?
В позднейших работах Витгенштейн выявил, что
язык не стремится и не предназначен к точности,
что язык - это языковая игра, причем, быть может,
много разных игр в рамках, казалось бы, одного и
того же языка. Предупреждение молодым и старым
философам: Витгенштейна имеет смысл читать ЛИШЬ
В ТОМ СЛУЧАЕ, если Вы достаточно хорошо владеете
математикой. Иначе будет очень смешно. В
биографии Витгенштейна достаточно загадок, и
одна из них такая: зачем он ездил в Москву в 1935
году? Уже тогда всемирно известный философ, не
имеющий никакого отношения к коммунизму, тихо и
почти инкогнито? В Англии его окружали тогда
люди, похожие на коммунистических агентов, да и
вообще никто толком не знает, с кем еще
Витгенштейн имел дело. Короче говоря, автор явно
тяготеет к агентурной тематике, даже там, где ее
нет.
Витгенштейна перевели на украинский язык в 1995
году.
3.12 - 3.14
Крейсер "Аврора" построен на стапелях верфи
"Новое Адмиралтейство" в Петербурге.
Закладка корабля состоялась 23
мая 1897 года. 16 июня 1903 года строительство было
закончено.
Для того времени это был могучий корабль,
водоизмещением 6731 тонна, длиной 123,7 метра,
шириной 16,8 метра, осадка -6,4 метра.
Вооружение корабля составляли восемь
152-миллиметровых орудий, двадцать четыре
75-миллиметровых, две десантные пушки (видимо, их
остатки Сальвадор принял за пулеметные турели), и
три торпедных аппарата. После окончания
строительства корабль был отправлен на помощь
дальневосточному флоту в боевых действиях
против японцев, но это мероприятие запоздало.
Русский флот потерпел поражение в Порт-Артуре.
"Аврора" приняла участие в Цусимском бою.
Совершив кругосветное плавание, "Аврора"
вернулась в Петербург. Крейсеру пришлось стать
символом революции - носовое орудие 25 октября 1917
года выстрелом дало сигнал к началу восстания. В
1967 году восстановленный крейсер был поставлен на
стоянку у набережной Невы. В 70-е годы корабль
пришел в негодность, был отведен в Финский залив
и тихонько разрезан. Корпус корабля утопили,
сохранив лишь часть палубных надстроек. Та
"Аврора", что стоит сейчас у набережной -
новодел (по терминологии филателистов), просто
модель из железа и бетона. Выпотрошенный корпус
настоящей "Авроры" до сих пор загромождает
мутную, состоящую из сточных вод Ленинграда
акваторию Финского залива. Такова печальная
судьба корабля.
"По крайней мере не было лжи"
в шорохе тараканов за печкой у Солженицына.
Итак, крейсер "Аврора" утоплен во сне и
наяву, в книжке и в жизни, история вернулась на
правильный путь, космический корабль пришельцев
отправлен в прошлое и там уничтожен. Может быть,
обьективно имеющее ритуальный характер
уничтожение корабля как раз и вызвало
перестройку? Ведь она тоже носит всего лишь
ритуальный характер. Во всяком случае, Сальвадор
просыпается в мире Москвы-2048, и со двора
доносится звон горшков, в которых жильцы
гостиницы сдают вторичный продукт.
Концовка повести ритмически совпадает с
концовкой повести Гоголя "Портрет" - там
слушатели тоже не могли понять, был портрет на
самом деле, или это только мираж, вызванный
долгим рассматриванием старинных картин.
