КНОТ. Продолжаем наш концерт по
вашим заявкам. Только что нам позвонил какой-то
выживший из ума старик и попросил исполнить
увертюру композитора Петра Чукотского к опере
“Пакостная дама”. Мы, конечно, с радостью
исполним эту заявку, но ты, старый хрыч, об этом
сильно пожалеешь. Три, четыре!
Кнот, Самсон и Герцог исполняют
активную ахинею в течение нескольких минут.
Наконец Саша не выдерживает и громко хлопает в
ладоши.
САША ЛИД. Браво, браво! Большое
спасибо. А вы можете исполнить что-нибудь другое?
КНОТ. Разумеется. У тебя есть заявка?..
Герцог, прекрати дудеть!
САША ЛИД. Да. Я бы хотела что-нибудь
красивое и печальное.
КНОТ. Ага. Ну, что же. Чем ты, в конце
концов, хуже остальных слушателей? Итак, по
просьбе позапрошлогодней победительницы
областного конкурса красоты, она же – мисс май
2000... Май, правильно?
САША ЛИД. Март.
КНОТ. Всё равно. Итак, по просьбе
этой самой мисс исполняется песня “Ай мисс ю” на
русском языке. Самсон, начинай.
Звучит задумчивая ахинея. Кнот
неспеша перебирает струны, Самсон тихо стучит по
ящику половником, Герцог трясёт банку с кофе и
жалобно подвывает. Постепенно все затихают.
КНОТ. Ну как?
САША ЛИД. Здорово. А где же слова?
КНОТ. Слова? А они в этой песне вслух
не произносятся. Музыканты их поют про себя во
время исполнения. Этим достигается, так сказать...
ну, как сказать... одним словом, так задумано. Тебе
понравилось?.. Герцог, перестань петь!
САША ЛИД. Очень. Особенно слова.
КНОТ. Мы её часто исполняли у себя в...
Ну, там где мы обычно выступаем. А вот на свободе
играем впервые. Тебе, правда, понравилось?
САША ЛИД. Правда. Очень хорошая песня.
Пойдём на кухню чай пить?
КНОТ. Пошли. Самсон, перестань
стучать.
САМСОН. Это невозможно. У меня ещё 18
тактов.
КНОТ. Тогда бери кастрюлю с собой,
достучишь по дороге. Герцог, кофе не потеряй.
Уходят на кухню, продолжая
музицировать
Картина пятая.
Ступин у себя дома сидит за столом и
пьёт водку.
СТУПИН. Я слишком податлив. В этом
всё дело. Слишком податлив. Почему я так
податлив?.. Просто я слишком добрый. Слишком
добрый и податливый. Почему я слишком добрый? И
характер у меня чересчур мягкий. Хороший, но
чересчур мягкий. Мягкий и добрый. Почему у меня
такой мягкий характер?.. Конечно, недостатки есть
у каждого. Но у меня-то их нет! Нет у меня
недостатков... Разве мягкий характер это
недостаток? Нет, не недостаток. Это достоинство.
Между прочим, если говорить начистоту, я ведь
очень хороший человек. Очень добрый, мягкий,
податливый. Может быть, даже слишком податливый.
В этом всё дело. Но с другой стороны, не будь я
таким податливым, разве я был бы таким добрым и
мягким? Да, может быть, и не был бы. Трудно сказать.
Очень трудно.
Звонит телефон. Ступин долго и
задумчиво смотрит на него, потом снимает трубку.
СТУПИН /в трубку/. Алло... Это
опять ты? Слушай, я всё понимаю... Да, а теперь ты
послушай... Нет-нет, ты на секундочку заткнись и
послушай. Слушаешь, да? Вот, хорошо, молодец. Так
вот, если ты ещё раз мне позвонишь среди ночи,
поднимешь с постели и будешь морочить мозги
всякой... правильно, понял с полуслова... /Вешает
трубку/. О чём это я?.. Зараза, все мысли мне
перепутал. А ведь о чём-то я таком думал... Эх!
/Наливает рюмку, залпом опрокидывает/.
Картина шестая
Рик стоит на парапете на крыше
студии, собираясь с духом, чтобы прыгнуть вниз.
Сбоку появляется Коля Мухин.
КОЛЯ МУХИН. Рик, подожди, тут тебе
телеграмма.
РИК. Отстань.
КОЛЯ МУХИН. Ты что, правда, решил
прыгнуть?
РИК. А ты думал? Иди вниз, а то самое
интересное пропустишь: момент, когда моё лицо
коснётся мостовой. Захватывающе зрелище!
КОЛЯ МУХИН. Ладно, иду. Так я не понял,
что с телеграммой делать?
РИК. Напиши поверх: “Адресат убыл” и
отправь обратно.
КОЛЯ МУХИН. Куда убыл?
РИК. Куда?.. От кого телеграмма?
КОЛЯ МУХИН. Не знаю, тут как-то
неразборчиво... Не то Лена, не то Лера, а может,
Вера... Смотри сам.
РИК /нехотя спрыгивает с
парапета/. Давай.
КОЛЯ МУХИН. Вот. /Протягивает Рику
телеграмму, затем резко отталкивает его,
вскакивает на парапет и с душераздирающим криком
прыгает вниз/.
Рик обалдело смотрит вслед Мухину.
Затем медленно бледнеет от злости.
РИК /сжав зубы/. Сволочь! И тут мне
всё переломал! /Ругаясь, уходит с крыши/.
Картина седьмая
На даче у Саши Лид. Утро. Саша
просыпается, с удивлением оглядывает комнату.
Здесь стало светло, чисто, на окнах появились
белые занавески. Саша начинает искать одежду.
Одежды нигде нет. Входит Герцог с цветочным
горшком.
САША ЛИД /закрываясь простынёй/.
Сюда нельзя.
ГЕРЦОГ. Почему?
САША ЛИД. Потому что нельзя.
ГЕРЦОГ. Через год из него вырастет
помидор и можно будет сделать салат. /Ставит
горшок на подоконник/. Любишь салат?
САША ЛИД. Люблю. Герцог, ты случайно не
видел мои вещи?
ГЕРЦОГ. Теперь надо огурец вырастить.
Это очень трудно. /Уходит/
Входит Кнот с мешком.
САША ЛИД. Сюда нельзя.
КНОТ. Почему? Доброе утро.
САША ЛИД. Доброе утро.
КНОТ. Вот, мы тут решили немного
привести дом в порядок. Тебе нравится?
САША ЛИД. Да, очень, спасибо. А где моя
одежда?
КНОТ. Не за что. /Запихивает мешок
под кровать/ Я считаю, человек обязательно
должен красить место, на котором сидит.
САША ЛИД. Кнот, где моя одежда?
КНОТ. Что?
САША ЛИД. Одежда! Платье, туфли...
КНОТ /пожимает плечами/. Не знаю.
Я лично с шести утра уборкой занимаюсь. Герцог –
на грядках. Может, Самсон знает? Спроси у него. Он
там, во дворе, ванну принимает. /Уходит/.
Саша заворачивается в простыню,
выходит во двор. Через весь двор протянута
верёвка, на которой сушатся самые разнообразные
вещи, включая полотенца, часы, и жалобно
мяукающую кошку. Там же Саша обнаруживает свою
одежду.
В центре двора стоит ванна без воды,
в которой сидит полностью одетый Самсон. Он
читает обрывок газеты и курит.
САША ЛИД. Доброе утро.
САМСОН. Думаю, да.
САША ЛИД. Что пишут в газетах?
САМСОН. Не знаю. Я никогда не читаю
газет.
САША ЛИД. А что же вы тогда делаете?
САМСОН. Я разговариваю с мамой.
САША ЛИД. С кем?
САМСОН. С мамой. Она часто приходит
поговорить со мной. Сегодня она приняла облик
газеты. Она всё время принимает разные облики. Но
я всегда её узнаю.
САША ЛИД. И... и о чём вы с ней
разговариваете?
САМСОН. О многом. Бывает, ни о чём.
Бывает, просто сидим и молчим. По разному.
САША ЛИД. Понятно. /Снимает с верёвки
свои вещи и нетвёрдым шагом идёт обратно к дому.
На пороге сталкивается с Герцогом/.
ГЕРЦОГ. Это я.
САША ЛИД. Извини.
ГЕРЦОГ. Ты вышла из себя. Зачем?
САША ЛИД. Там твой приятель, Самсон...
ГЕРЦОГ. Я его знаю.
САША ЛИД. Он говорит, что
разговаривает со своей мамой.
ГЕРЦОГ. Он всегда это делает. Очень
часто.
САША ЛИД. Она что... она умерла?
ГЕРЦОГ. Ха! Подумай, если бы она
умерла, как бы он тогда с ней разговаривал?
Картина восьмая
Лужайка, небольшой открытый
бассейн.Сбоку в шезлонгах сидят Рик и Миша Шубин
в тёмных очках и едят пирожки с пивом. У Шубина
забинтованы правая нога и левая рука.
МИША ШУБИН. Здоровый образ жизни –
вот залог любого успеха. Бассейн, корт,
тренажёрный зал, зимой – лыжи, и никакая
депрессия тебе ни страшна. /Берёт пирожок
побольше./ Тем более женщины. Оно ведь как: все
болезни от нервов, а все нервы – от женщин. Взять
тебя, к примеру. Ведь невооружённым взглядом
видно – конченый человек. Ну, годик-два ещё
протянешь, может быть, а дальше – всё, можно
списывать.
РИК. Спасибо.
МИША ШУБИН. Не за что. А ведь дать тебе
в руки гантели, на ноги коньки, посадить на
велосипед и спустить с лыжной горки – так ведь
мог бы человеком стать. Глядишь - и блеск в глазах
появится, и румянец, и настроение другое. Ты
поверь мне, я на этом деле собаку съел... Слушай,
это с чем пирожки?
РИК. Не знаю. С печенью, кажется.
МИША ШУБИН. Да? Ну, ладно...
РИК. Как нога?
МИША ШУБИН. А, ерунда. Хирург говорит
– скоро пройдёт.
РИК. Где тебя угораздило?
МИША ШУБИН. В студии, где ж ещё? В моём
последнем шоу гостем был знаменитый тренер по
спортивной гимнастике. Ну, он мне во время съёмок
показал пару приёмов... Посиди пока, я схожу за
пивом. /Уходит, громко стуча костылями/.
Картина девятая
Маша Кэш и Ступин лежат в постели и
смотрят по телевизору порнографический фильм.
МАША КЭШ. Какая всё-таки дрянь!
СТУПИН. Да... Сколько раз смотрю, и всё
равно. А ведь даже из порнографии можно сделать
настоящее искусство.
МАША КЭШ. С таким бюджетом? С таким
бюджетом любое, даже самое высокое искусство
моментально превратится в полную порнографию.
СТУПИН. Но всё-таки, ты в этом фильме
неплохо выглядишь.
МАША КЭШ. Как же, неплохо. Кошмар один!
Во-первых, меня тут вообще не видно.
СТУПИН. Как? А вот это разве не твоя
грудь?
МАША КЭШ. Вот это? Да, похоже. Ну и что?
Лица-то нет! И потом, ты посмотри, как свет от
юпитеров падает. Он же все мои размеры уменьшает
вполовину. Руки бы этому оператору поотрывать,
чтоб снимать научился!
СТУПИН. И партнёр твой довольно
технично работает. При том, что техника в период
смены позиций, решает всё. Как его зовут?
МАША КЭШ. Родриго. Неплохой парень,
откуда-то с Украины. Сразу после съёмок ударился
в религию, принял сан... Вообще, с тех пор, как он
стал священником, он у нас редко появляется. Так,
бывает, забежит на эпизодик... О, господи, ну и
монтаж. Ты видел?
СТУПИН. Что?
МАША КЭШ. Секунду назад на мне был
синий купальник. А сейчас, смотри, уже красный, и
на голове вместо парика – химия.
СТУПИН. Это разве ты?
МАША КЭШ. Я, конечно. Просто без
макияжа. Визажист во время съёмок что-то
подцепил... Боже, до чего дешёвый фильм! А крупные
планы из вот этой, последней сцены, мы вообще
снимали в другой день, и вместо Родриго мне
подсунули какого-то негра. Ужас.
СТУПИН. Что делать, Машенька, такая
наша профессия.
МАША КЭШ. И в титрах в моей фамилии
опечатка.
СТУПИН. Ладно-ладно, не привередничай.
Хотя, фильм, конечно, действительно, откровенно
слабый... Да... Ну что, может, ещё разок посмотрим?
МАША КЭШ. Давай, чего там. Мотай на
начало, я пока кофе сделаю.
Картина десятая
Кнот, Самсон и Герцог за круглым
столом на даче у Саши Лид. Герцог вырезает
ножницами узор на скатерти, Самсон перекладывает
спички.
КНОТ. Лично мне она очень понравилась.
САМСОН. Мне тоже.
ГЕРЦОГ. И мне. Кто?
КНОТ. Хозяйка, Саша.
ГЕРЦОГ. Ну да, ну да. А где она?
КНОТ. Уехала в город по делам. Так,
значит, раз она нам всем понравилась, мы должны
как-то ей помочь. Вопрос в том, как?
ГЕРЦОГ. Может, подожжём дом?
КНОТ. И как это ей поможет?
ГЕРЦОГ. Не надо будет мыть полы,
вытирать пыль...
КНОТ. Не годится. Должна быть какая-то
реальная польза.
САМСОН. “Всё в мире измеряется
деньгами. Полезней денег нету ничего”. Стихи.
КНОТ. Ты прав, Самсон. Вот /достаёт из
кармана пожелтевшую бумагу/. Это я нашёл в
ящике стола. Она там лежала.
ГЕРЦОГ. Это что, деньги?
КНОТ. Это гораздо лучше. Это
страховка. Дедушка Саши застраховал дом на
случай пожара.
САМСОН. Значит, пожары ему не страшны.
КНОТ. Да, не страшны.
ГЕРЦОГ. И значит, если мы устроим
пожар, дому ничего не сделается?
КНОТ. Ничего. Единственное что, он
сгорит. А Саша получит страховку.
ГЕРЦОГ. Я согласен.
КНОТ. Ну, тогда за дело. Герцог...
САМСОН. Подождите /внимательно
изучает документ, глядя на свет/. Мама говорит,
что дом нельзя поджигать. Нужно, чтобы он сгорел
сам.
КНОТ. Что ты имеешь в виду?
САМСОН/закрыв глаза/. Я имею в
виду, что в случае преднамеренного поджога
страховка не выплачивается.
ГЕРЦОГ. Ой...
САМСОН. Так говорит мама.
КНОТ. Это очень плохо.
ГЕРЦОГ. Что случилось?
КНОТ. Дом нельзя поджигать, понимаешь?
Пожар должен произойти случайно.
ГЕРЦОГ. А мы его случайно подожжём. Не
нарочно.
КНОТ. Нельзя идти против своей
совести на обман. Как Саша потом будет спать
спокойно?
ГЕРЦОГ /грустно/. Может, тогда
подожжём что-нибудь другое?
КНОТ. Что?
ГЕРЦОГ. Другой дом. Соседский.
КНОТ. И тогда... и тогда пожар ведь
может случайно перекинуться и на наш дом тоже,
правильно? И если в этом случае наш дом сгорит, то
это не будет считаться поджогом и Саша сможет
получить страховку с чистой совестью. Ура! Значит
так, Герцог... Подожди, а как же соседи? Ведь если
мы подожжём их дом, то тогда они не смогут
получить страховку.
САМСОН /закрыв глаза, безмолвно
шевелит губами. Открывает глаза/. Всё в порядке.
Мама говорит, что соседский дом от пожара не
застрахован.
КНОТ. Ну, слава богу. Так, Герцог, сходи
проверь, куда ветер дует. Нужно решить, какой дом
лучше поджечь, тот, что слева или тот, что справа.
ГЕРЦОГ. Лучше поджечь оба.
КНОТ. Ты прав, мы не можем
полагаться на погоду. Нужно всё делать
наверняка... ПРОДОЛЖЕНИЕ
