Я в семье -
младший из шести детей. Родился слабеньким. Когда
был маленьким, то много плакал. Меня прозвали
Патефон. Успокоить меня безуспешно пытались все.
Соседка тетя Зина Раскатова носила меня своей
единственной рукой, прижав к груди. затем в
сердцах клала на стол, нашлёпывала, и опять брала
на руки. Но я плакать не переставал.
Как младшенького, меня жалели, баловали и
подкармливали. Так, только мне доставались
сливки - лучшее молоко шло на продажу. Ещё, помню,
любил есть яйца всмятку с белым хлебом.
В благодарность за родительскую любовь и заботу,
за сливки - пишу эти рассказы.
Модница
Когда матери исполнилось восемнадцать лет,
родители купили ей первые в её жизни туфли. И
однажды она с подружками пошла в Крюково. Как и
полагается, туда дошли босиком и только там
обулись. Обратно домой шли с
попутчиками-кавалерами. При ухажёрах девушки не
решились разуться и форсили в туфлях до самого
дома. Еще издалека заметила мать Марфа, что её
дочка Нюра вышагивает по лужам в новых светлых
туфлях. Дома "щеголихе" досталось,
родительница оттаскала её за косу. А туфли
отобрала и потом долго не разрешала их надевать.
В молодости у матери была длинная и толстая коса,
но она мечтала о короткой стрижке с чёлкой на лбу
в виде крыла бабочки. Несмотря на родительский
запрет, в очередную поездку в Химки мать зашла в
парикмахерскую и сделала себе эту модную
причёску. Дома ей опять сильно попало от матери,
но отрезанную косу вернуть уже было нельзя.
С новой причёской мать сфотографировалась в
фотоателье. Потом с этой фотографии она сделала
увеличенный портрет. Этот портрет она очень
любила и хранила.
Реликвии
Моей матери в приданое дед Никита подарил
деревянный сундучок своей работы. При мне он уже
был старым, побитым, невзрачным. Мать в нем
хранила документы. Мы, дети, смеялись над её
сундучком, чуть ли не требовали выкинуть его.
Однажды довели мать до слез своими нападками.
Было у нас также два стула работы деда Никиты.
Жили они долго.
Помню, на чердаке хранились серпы, которыми мать
работала в молодости. Там были также сечки,
которыми раньше рубили капусту в корыте. Ещё там
были чугуны, которые раньше служили вместо
кастрюль. В них готовили еду для людей в печке, а в
больших чугунах - и корм для скота. Еще был старый
угольный утюг. В такой утюг засыпали угли из
печки и потом гладили.
Была и ещё одна памятная вещь - молочная кружка.
Это простая алюминиевая кружка на поллитра.
Кружкой отмеряли молоко при продаже. Уж
сослужила она службу нашей семье!
Была ещё фляжка для подсолнечного масла. Эта
фляжка была немецкая, с хитрым запором. Её привез
отец с войны, и она служила потом много-много лет.
Недавно я встретил такой запор на бутылке
элитного немецкого пива.
Кровати в доме были украшены накидками и
подзорами с макраме. Много было разных вышитых
полотенец, накидок, салфеток. Это работа старших
сестёр Зины и Гали.
Сейчас бы я старый дедовский стул сохранил. Но в
пылу "культурных революций", в борьбе со
старой жизнью, с "мещанскими пережитками" -
всё утеряно.
Был в Истре у тёти Тони. Она хранит старые стулья
работы деда Евстрата.
Горетовские рекордисты
Подхалтурил Придумал как-то брат Слава новую игру. Вбил
гвоздь в стену, насадил на него круг и стал
рулить, ездить на машине!
Брат постарше Юра попросил: "Подвези". "А
магарыч будет?" - совсем, как заправский шофёр,
спросил Слава. Пришлось наливать. По случаю за
печкой стоял бидон с настоящей брагой. Достали,
выпили, поехали. Потом подвез ещё раз, потом ещё.
Как и положено настоящему шофёру, набрался.
Тут настало время вечерней помывки. Налила мать
воды в корыто, поставила Славу, а он упал и
опрокинул корыто. Снова мать налила воды, и снова
Слава опрокинул корыто. Тут только все и
заметили, что шофёр-то, как говорится, вдрызг
пьяный.
Клевачий петух Раньше, наверное, и чувства были ярче. И
деревенские петухи были ужас какие клевачие.
Сейчас времена, что ли, не те? Помню, как-то в
Горетовке играли мы под терраской у соседей. К
нам приполз спрятаться от нападавшего петуха
один деревенский мальчик, у которого было
исклёвано лицо.
Как-то и у нас был очень клевачий петух. Такой
ядрёный, что не пускал домой старших Галю с Зиной.
Зина знала одну хитрость. Подходя к дому, она
прятала прут за спиной, а потом вдруг доставала.
Увидев прут, петух ретировался.
Однажды петух напал даже на отца. Не выдержав
такого непочитания хозяина, отец в два счета
отрубил ему голову. Также поступил и Юра, когда
ему было лет десять (большой парень по
деревенским понятиям).
Деликатность В большой нашей семье иной раз приходилось
пропускать занятия в школе для выполнения
какой-то большой работы по хозяйству. Помню, мне
приходилось ездить в магазин на станцию Нати за
комбикормом для домашнего скота. Продажа его
была нормирована, по 10 килограмм на человека. Вот
и приходилось участвовать в мероприятии сразу
всей семьей, чтобы сразу купить побольше. Ехать
надо было ранним утром, чтобы к обеду успеть
отовариться.
Как то раз, ещё в Горетовке, в подобном
мероприятии участвовал брат Слава. На следующий
день он пошел в школу с оправдательной запиской
от матери: "У моего сыночка разволновался
животик". Такой стиль малограмотной
деревенской женщины, я думаю, снимал все вопросы
у учителей.
На покосе Как-то раз один из моих городских знакомых,
залихватски рассуждая про деревенскую жизнь,
уверенно говорил, как он косил бы по гектару в
день. Не очень доверяя хвастуну, я
поинтересовался у отца, правдоподобно ли это.
Он рассказал, что однажды он за день выкосил один
луг площадью что-то около гектара. Но, оговорился
отец, это было после войны, когда он был в силе. Да
и покос был на редкость удобен - ровный луг плавно
спускался вниз к речке. И в тот день он работал
сначала, как обычно, с утра до обеда, а потом
принялся ещё раз после обеда и послеобеденного
сна. Каждый день так работать невозможно.
А выносливость у отца была необычайная. Он мог не
спать двое суток, работая над изготовлением
мебели дома ночью, а на работе - днём.
Да и косцом отец был знатным. Дома он накашивал на
корову. Кто не знает - это 200 пудов сена. Были ещё
козы, овцы. Приходилось много косить и в колхозе.
Хоть и работал он всегда на небольших
руководящих должностях: Председателем
сельсовета, Председателем колхоза, Начальником
отдела кадров - в деревне тяжёлых работ не
избежать. Мужиков после войны в колхозе было
мало, и все "конторские" выходили в страду на
общественные работы. На косьбе отец был вторым.
Первым всегда был Николай Михайлович Дмитриев,
молодой здоровый мужик. К косцам в колхозе было
уважительное отношение. Находили возможность
выдавать им в то голодное время какое-то
подкрепление: яйца, молочные продукты. Отец
приносил эту добавку к питанию домой детям.
Так что - не надо всерьёз слушать хвастунов.
Пойма реки Горетовка. Детство
автора
Голодное детство Голод - вечный спутник жизни старшего
поколения. Голодно было и в войну, и в тяжелое
послевоенное время.
Сестра Зина вспоминает, как они, дети, рыскали по
столам, полкам в поисках завалявшейся корочки
хлеба. Знаешь, что нет, а все равно ищешь.
Проверишь все - нет ничего. Пройдёт немного
времени, есть хочется ещё больше, поиск
возобновляется. В углу дома стояла большая бочка
с солеными огурцами и помидорами. Давно уж
кончились и огурцы и помидоры. А дети всё черпают
дуршлагом в пустом рассоле: вдруг поймается хоть
маленький огурчик.
В войну было совсем голодно, ели лепешки из
лебеды. От голода ослабли. Не было сил копать
огород. Мать рассказывала, копнёшь лопатой
два-три раза и остановишься - дышать тяжело,
голова кружится. А копать надо, иначе впереди
смерть. Дед Никита старый, от голода ослаб совсем,
лежит. Дети маленькие.
В это тяжелое время семью от смерти спасла тётя
Таня. Она работала в госпитале в Сходне. Ей
удавалось добыть какое-то пропитание. Раз в
неделю приходила в Горетовку, приносила еды.
Потом матери удалось устроиться в артель вязать
на дому носки и варежки для фронта. Вязала ночами.
За работу давали карточки. Отоваривались хлебом.
Немного полегчало. А носки и варежки потом мать
вязала для нас быстро и с закрытыми глазами.
И после войны долгое время было голодно.
Одно время в передней свободной половине дома
одно время квартировалась бригадир тетя Лена с
двумя дочерьми. Галя, Зина, тетя Валя, девчонки
тёти Лены воровали на колхозном поле морковь,
потихоньку от взрослых варили в чугунке в печке.
Вкусней еды не было потом всю жизнь.
На колхозном поле воровали горох. Проедет на
лошади с кнутом объездчик Лёда, просвистит,
прокричит. Спрятавших головы детей как-будто не
увидит.
Как-то в Горетовку приехали из Новосибирска дядя
Саня с тётей Тоней. Дома пусто, угощать гостей
нечем. Мать с утра взвалила бидоны с молоком
наперевес, поехала продавать с наказом купить
продуктов для стола. Ждет её отец - нет и нет.
Потом видит: идёт полем от больницы опять с
тяжелым грузом наперевес. Напала на продажу
пшена, два раза отстояла очередь, и на все
вырученные деньги купила крупы. Отец так и
обомлел - чем же угощать гостей? Может быть, тогда
мать и переборщила, но как её судить? Её, вынесшую
тяжелое военное лихолетье, и спасшую всю семью.
В родные места - по грибы Родина моего отца - деревня НовоСергиево
Истринского района. Отец много рассказывал про
обилие там грибов. Они детьми как раз и
занимались грибными заготовками. Сушили белые
грибы мешками. Солили опята и волнушки бочками.
Всякие там подосиновики не брали, наподдавали их
ногой при встрече. Белые брали только маленькие.
Встретишь гнездо белых, обдерёшь мох, и выбираешь
маленькие грибы ещё белого цвета.
Как-то раз приехали дядя Саня и тётя Тоня из
Новосибирска. И собрались в поход на родину. Отец,
тётя Зина, дядя Саня с тётей Тоней, их сын Саша, я,
брат Вова, кто-то ещё - не помню. Решили взять с
собой корзины. Стал одолевать охотничий азарт:
надо взять корзины побольше - грибов-то там
навалом. Дальше - больше, вошли в раж. Взяли мешки,
наволочки, наматрасники. Не знаю уж, как
собирались везти обратно всю эту тару в случае
удачного её наполнения.
Доехали на автобусе до Марьино, дальше пошли
пешком лесом. Шли весело. Тётя Зина, дядя Саня,
отец с восторгом узнавали родные места. Наконец,
вышли к месту, где была деревня. Там домов уже нет,
только заросли чертополоха на их месте.
Хватились - а грибов-то нет! То есть, не просто нет,
а нет ни одного! Потом всё-таки нашли 2
подосиновика, да и те червивые. Так и вернулись с
пустыми руками, озадаченные.
Соль Человек очень трудно переживает отсутствие
соли. В тяжелое голодное военное время наша семья
оказалась без соли. Но тут прошел слух о соляной
горе в Истре. Вот и собралась мать с другими
горетовскими женщинами в дальний поход за солью.
Добрались до места, в дороге и намёрзлись и
устали.
Собравшиеся со всей округи женщины безуспешно
пытались долбить замерзшую гору. На помощь
пришли военные, взорвали соляную гору.
Разлетелась гора во все стороны на радость
страждущим. Нашей матери достался большой
осколок. С трудом взвалила добычу на саночки и
повезла домой. Потом от тяжести долго болел
живот.
Помню, на чердаке лежал ящик с солью. Соль была
крупная, грязного цвета. При наведении порядка мы
пытались выбросить этот ящик, но мать не
разрешала. Теперь я понимаю, что это та самая соль
и была.
Трудная наука Старшая сестра отца тётя Груша, когда была
маленькая, ходила в школу. Это было ещё до
революции. Однажды на уроке учились составлять
слова. "С" да "А" - "СА", "Н" да
"И" - "НИ".
"Ну, а что будет всё вместе?" - спросила
учительница, показывая на изображённые на
картинке сани. "Пошевёнки" - скоро ответила
тетя Груша. Так в деревне называли сани.
Диковинные фрукты Отец рассказывал, что во времена его детства
выращиванием всяких там огурцов-помидоров народ
не занимался. Это было своего рода промыслом, и
этим занимались специальные люди. Их называли
огородники.
Как-то раз в семье Евстрата вошедший в силу
настоящего мастера-столяра старший сын дядя Вася
после очередной успешной продажи своих изделий
привёз домой младшим диковинные гостинцы. Достал
он и вывалил на стол красивые ярко-красные
яблоки. Налетели дети, похватали, но, надкусив,
побросали - невкусные. Это были помидоры. До этого
дети не пробовали такого необычного овоща.
Передача мастерства Так уж повелось, что мастерство передается
от отца детям. Так было и у столяров. Дед Евстрат
передавал мастерство детям. Старшие сыновья дядя
Вася и отец стали хорошими столярами. Но дядя
Вася так столяром и остался. Отец же учился в
школе очень хорошо, с интересом. Он мечтал
учиться дальше. Но дед Евстрат сказал: "Пора
становиться к верстаку". И уже в четырнадцать
лет отец сделал стол - первое большое изделие на
продажу.
Но все-таки тяга к образованию у отца перетянула,
и он ещё перед войной окончил курсы бухгалтеров и
стал работать по новой специальности, а
столярничал потом в основном только в качестве
приработки.
Дядя Вася считался хорошим мастером. Так отец
сделал ему заказ на рамы для нашего нового дома,
потому что это была работа высокой квалификации.
Правда, некая зависть к более образованному
брату, видимо, сохранилась у дяди Васи на всю
жизнь. Помню, он критиковал эти же наши рамы:
"Это заплатки, а не форточки" - за то, что
форточки были не в центре рамы, а с краю. Забыл,
видимо, что он же сам эти рамы-то и делал.
Отец говаривал, что если бы не насильное
принуждение к верстаку в детстве, он может быть и
до министра дошел в своей жизни. Сам в жизни он
много работал по столярному делу, сделал много
мебели. Но нас, своих сыновей, он в эту работу не
втягивал. Наоборот, он приложил все силы к тому,
чтобы дать возможность нам получить образование.
Для этого он построил новый дом в Крюково,
поближе к железнодорожной станции.
И я не строю сейчас себе дачу на старость, чтобы
не отрывать детей от учёбы. А своим детям завещаю
- не втягивайте ваших детей в привычную вам стезю.
Пусть они выбирают свой путь сами. Надо просто
постараться создать им все условия... ПРОДОЛЖЕНИЕ
Я в семье -
младший из шести детей. Родился слабеньким. Когда
был маленьким, то много плакал. Меня прозвали
Патефон. Успокоить меня безуспешно пытались все.
Соседка тетя Зина Раскатова носила меня своей
единственной рукой, прижав к груди. затем в
сердцах клала на стол, нашлёпывала, и опять брала
на руки. Но я плакать не переставал.
