Этажом ниже кольцо площадки с
деревьями (а высота ведь за две сотни метров) и по
противоположной стене водит тень многопалой
руки и в окне ей навстречу раскачивается ветка, и
сознание лениво соображает на каком же я этаже.
"Вот буду умирать - наверно тоже стану
деревом".
В шахте поднимается лифт - так
медленно-медленнно и значит надо вылезать, надо
одеваться. Сарад может ехать сюда только по
одному делу.
Лифт железно хрупнул остановившись у
начальника башенной охраны. "Пока узнает где я.
Вполне успею".
Кабина снова брякнув. Потянулась
вверх.
И вот металлическое напряжение
канатов вместе с лифтом замирает напротив
ванного зала. Дверь открывается, Сарад говорит:
"Поехали. Опять". - и опускает замерший
взгляд на подрагивания в бассейне пока со стола
берется АПС, бронежилет и я вхожу в лифт.
Если честно -мне абсолютно наплевать.
Что я не докупался, что у меня покрая кромка
волос. Если честно - я всегда жду этих два-три раза
в месяц (раньше - больше) случаев, и поэтому вот
уже пол года мне плевать на все дела что остались
там - наверху, когда мы едем с ним в одной кабине. И
всегда спешим.
– Сорок лет. В доме два раба. С женой
развелся.
Здесь, - показывает Сарад когда мы
сворачиваем на одну из улиц.
Два человека уже стерегущих дом -
необходимая предосторожность если я не успею;
третий наблюдает с крыши соседнего здания.
Мы подходим, стоящий у ворот -
навстречу. Тихо докладывает:
– Обычный случай. Купил ее набазаре.
Попыток еще кажется не было.
Нужно ждать.
Нужно, если придется, и час и два и
несколько суток - пока это единственное что я
могу.
Со временем можно будет конечно
позаглядывать еще кой-куда. На те же базары
например, и не только ближних стран. Хиос - Делос -
Путеолы - опять же Александрия - уж чего-чего, а
маршрутов хватит. А там согласно замечательным,
но очень осторожным планам. Можно ой как
развернуться. Были бы деньги и желание. Умение
разгадывать и различать есть. Деньги? Деньги если
по быстрому разделаться с готами тоже найдутся.
Вобще-то самый лучший вариант - китайский.
Закрытый город в городе. Дети и воспитательницы
по одну сторону стен - все остальные - по-другую.
Хотя опять же нужны деньги. И новые законы
конституции. А пока...
Внезапно человек с биноклем
вскидывает руку.
– Приготовились.
Трое приготовились и достают мечи и
один - пистолет.
Рука человека на здании резко
дергается.
Едва ли не быстрей Сарад выбивает
ворота и мы по каменным плитам несемся к дому. Еще
один удар ногой в дверь. Я забегаю первым в
темноту. В следующую комнату, мимо изумленного
раба. - Дальше. Небольшой зал. Дрожит
недоумевающее лицо стоящего посреди комнаты
мужчины. Подскакиваю к перепуганной малышке. Уже
снятую одежду накинул, прижал к ней и закрываю от
того что должен видеть только мой затылок. За
спиной пробегает Сарад и от правого плеча,
заученно пробивает акинаком грудь стоящему
человеку. Почему-то они почти всегда стоят и не
пытаются бежать.
Из соседней комнаты выходит солдат:
– Кресло там в спальне - явно
прокрустовского вида. А еще какие-то зажимы,
инструменты, сам можешь взглянуть.
– Обойдусь. Одевай ее давай, и пойдем.
Девятнадцатая за три дня сигарета
прикуривается, а последняя вместе с пачкой
падает в мусорный ящик:
– Я к Сараду вниз схожу, вернусь может
к обеду.
– Эй! Подожди!
Останавливаюсь.
– А покажи как ты дымом.
Приходится глубокой затяжкой
исполнять девочкин каприз и затем после
медленного выдоха в грудь собственному
свитерусмотреть как ребенок с восхищением
глядит на протяжные выкрутасы и цепляния белого
дыма мне за плечи, шею и под подбородок.
Сарад оказался в камнеметном зале.
– Известия оттуда, - он протянул
письмо.
"Значит пришли все таки..."
– Начинай подготовку и рассылай
людей.
– А ты не прочтешь?
– Я и так знаю что в нем.
Он уходит вниз, а я с письмом
поднимаюсь обратно.
У дверей тихо. Только слышно чирканье.
Приник осторожно к щели: - маленькая
держит в ротике сигарету и испуганным огоньком
пытается курить. По детски пробует втягивать дым
и морщится. Подбежала к ящику и кидает пачку с
зажатой внутрь противной сигаретой. Ах, не так.
Подумала. Наклоняется и ложит еще раз, аккуратно
в тот угол кудая бросал. Теперь я не замечу.
Девочка немного отошла от ящика и
вздрогнула на открывшуюся дверь.
Нагло достаю новую пачку, улыбаюсь и
сажусь в кресло. Она подошла, уперлась ручкой в
чужое колено и залезает ко мне. Одной ножкой на
сидение, другой не колеблясь выбирает качающуюся
опору предупредительного колена. Увлеченный
поиск за хозяйской спиной. Нашла. И трогает
волосяной пучек на послушно заржавевшей голове.
Покорной неподвижностью вымаливаю
несколько лишних прикасаний. Маленькая
приподнимает сжатость чужих волос, приминает ее
к уху, вторая ладошка - на простой обхват головы.
"Еще", - но остаюсь тихо сидеть: -
немым истекающим чем-то теплым истуканом, и не
смею пошевелиться.
"Может не все разглядела?" Она
пробует заглянуть за основание голой от волос
шеи. Прижалась бочком к застывшей груди - я
легонечко обнимаю. Маленькая слегка
отстраняется, доверившись в таком положении
хозяйским ладоням:
– И я хочу такое (ангелы, куда вам!). ты
мне завяжешь так волосики?
Она уперлась и смотрит. Развести руки
- упадет. Но маленькое тельце знает что
ненасытный мучитель никогда такого не сделает и
отталкивается еще больше.
Рот кажется уже может работать:
– Ты мне такая больше нравишься.
Она вывернулась и разбежавшись,
кувыркнула свою обиду на постель. Отвернулась.
Маленькие ступни носками - в обидевшую сторону.
Подрагивающие возмущением ножки тоже вполне
прекрасное зрелище, а она думает что меня
наказала. Долго не выдерживает так лежать, села
поджав ступни под себя, нагнула головку, изредка
подглядывает - "пойти, что-ли, пожаловаться
кукле?"
Все.
Комната.
Все так несовершенно.
Всю ночь три слова с папируса пугающе
бегали по снам: "ГОТЫ. ПЕРЕШЛИ БОЛОТА.".
Постучали.
Стук требовательно ожидающий - когда
позволю войти. В его тоне слышится что права на
отрицательный ответ у меня нет. Очень-очень тонко
ухмыляюсь. Стук ожидает. Вот кажется рука опять
поднялась за дверью:
– Войди Сарад.
"Точно!"
– Пять кораблей из Танаиса. Атик с
нефтью.
– А чего ты так нервничаешь? С нашей
стороны все готово?
– Машины? - смутился Сарад: - Машины да,
конечно. Я по другому поводу.
Он подошел к столу, вытащил пять
свитков и бросил.
– Забавно. Готы научились писать и
выслали ультиматум, и четыре копии для
подстраховки?
– Это Атик привез. - серьезность на
капитанском лице не исчезает.
– И что там?
– Это только часть. Скиф сказал что
Нисохорм сейчас рассылает такие по всей стране.
Призывы ко всем танаисцам вернуться
защищать родной полис. Ну, - он поднял голову: -
теперь не смешно?
– То есть, капитанов? Мои лучшие
части? У него там что, от страха крыша поехала?
Вся опасность прокрутилась за
мгновенье:
– Значит так.
Возьмешь солдат сколько нужно и поедь
- уйми его.
Если не получится мирно - не
останавливайся ни перед чем.
– Но ведь...
– В Тане твоя сестра, а не моя.
Когда все сделаешь - подъедешь на
северную крепость - встретимся там.
Да. И еще...
Свяжешься с Исидом - пусть ищет каналы
для реализации пятидесяти тысяч единиц оружия.
– Хорошо. - Сарад пошел к двери, -
– Пятидесяти тысяч? - с недоумением
повернулся обратно: -
А где мы столько возьмем? Что, какие-то
неучтенные запасы?
Ожидание пока он сам догадается,
немного затянулось.
– Нам его уже несут.
– А-а... - понимание похоже все таки
опередило пояснение: -
Неужели их будет так много?
– Да, и это как минимум.
И передай софисту - корабли можно
подгонять к Ольвии.
– Хорошо.
– Привет там Ирочке.
На пол пути к перешейку не вытерпев
постоянно накручивающегося скрипения тяжелых
машин сзади, солдатского бряцанья и шума на
привалах, непроходящей яркости солнца, духоты и
медленной походной жары, конный авангард в сто
всадников оторвался от общей массы и к вечеру
следующего дня отдал себя под долгожданную
прохладу свежих стен самого дальнего от столици
города в этом году перекрывшего вход на
полуостров. Самый маленький зачинщик этого
ускорения отдыхал пол дня и целую ночь, а утром
после того как вернувшийся из Танаиса Сарал
доложил что "все нормально, утрясли
проблему", мы выехали дальше.
Следущую остановку сделали только за
Борисфеном.
Всю ночь горели костры. На десятки
километров единственные маяки подмигивающим
звездам. Недолговечные, одиночные к утру они
потухли.
– Завтра первая ольвийская колония, -
подойдя сказал Сарад.
– Один переход? - мне не хотелось
покидать этот кусочек нашей степи между Бугом и
Днепром.
– Да. - топазовый капитан стоял ожидая
продолжения.
От моего раздумывающего молчания его
не последовало.
– Отправимся сейчас? - напомнил он: -
Сонце уже набирает силу - если задержимся, на
переходе опять вымотаем коней.
...Эй! Ну ты долго там будешь возиться с
веревками? - вдруг отвлекся он криком на солдата
который уже пять минут топтался вслед за
стреноженным конем и не мог разобраться с
собственноручно навязанными на копыта узлами.
– Сарад. А мы ничего не потеряем если
выйдем ночью?
– Как скажешь. - капитан немного
поприкидывал в уме: - ...Тогда в Ольвии будем
следующим вечером.
– Знаешь... - я быстро ориентируюсь с
ответом: - Разошли-ка людей в степь по три
человека: полукругом стадий по пятьдесят на
север от этого места и пусть отдыхают... до вечера.
– Хорошо, - Сарад не нагибаясь помял
пышный стебелек какой-то высокой травинки: -
Хорошо. А вы?
– Я тут хочу... - неожиданно попросил
голосоксбоку от единственно уцелевшего слабого
костра. Девочка доедала испеченный картофельный
деликатес и как оказалось внимательно слушала
военный разговор.
– А мы тут останемся. - мне тоже не
хотелось покидать последний участок нашей
территории вот так вот - махом, как мы ехали до
этого, проскочив и ничего не видев, не запомнив
кроме конских ушей перед собой и жары: - Сегодня к
тому же день кажется будет облачный.
– Ладно. Значит вечером. - повторил
Сарад.
– Эй! Ты где? - пока я провожал глазами
удаляющихся, превращающихся в глотаемые степью
человеческие точки всадников, девочка исчезла.
"Только что ведь тут была, рядом
играла".
Я огляделся.
Темно серебристые волны ковыли
глубоко перехлестывающие мои колени, высокая
могила невдалеке - "может она туда сбежала?"
и кругом переваливающаяся травой степь с краями
тонущими в голубом небе.
Так где же она? -
"Спряталась наверно..."
– Эй!
Никакого ответа, - лишь разбивающий
густо зеленые стебли отголосок ветра. "Ну
погоди же..."
– Э - э - й! - разнесло штормирующей
травой во все стороны: - Прячься, прячься. Только
там по земле ползают змеи.
В крае глаза - совсем не там куда
обращался, появилась головка. Поворачиваюсь:
маленькая несмело выпрямилась.
– Где? - стоя по грудь в волнующемся
море, она оглядела его поверхность, пытаясь
что-нибудь разглядеть наневидимом дне: - Где? - уже
жалобно крикнула девочка.
– Там. Сзади.
Она нерешительно постояла,
испугавшись вдруг наступить на чей-нибудь
кусачий и шипящий хвост.
– Беги сюда. - позвал я.
И мгновенно обтекаемая не пускающей
ковылью, маленькая бросилась бежать, без брызг
хлопая ручками по волнам и с веселой истерикой
визжа. Как просто оказывается обмануть
глупенькую.
Подбежала с хитрой рожицей:
– Наврал, наврал. Не видела ни одной
ни малюсенькой змеиночки. - она смешно
заподпрыгивала на одном месте вдруг
ныряя-прячась, а то выпрыгивая по-пояс: - Наврал,
наврал - нету тут змей.
– Ну нету, чего ты так веселишься?
– И гадюк нету, и гусениц, и лягушек
нету.
Я присел:
– Ладно, подходи сюда.
– И не пойду, - она прекратила прыгать.
– Не дурачься, подойди.
– А пострелять дашь? Ты обещал ведь.
Уже сколько дней обещал.
– Дам, - я улыбнулся: - иди. - и начал
доставать пистолет - больше обманывать ребенка
становилось неинтересно.
В ответ она сделала три шага и
остановилась рядом - личиком на высоте с моим: -
"когда она успела подрасти? В башне этого
почему-то не замечал". Протянула руку.
– Одной не удержишь.
Она серьезно посмотрела на
вытащенный АПС и протянула две.
– Смотри. - повернувшись спиной к
ветру чтоб не подсматривал, я стал объяснять: -
Держать надо вот-так. А пальчиком надавить здесь.
- и подал оружие в нервные ручки.
Развернул девочку и дыша ей в ухо, под
локоть направил огнестрельную механику в
открытую степь.
Левый глазик в трех сантиметрах от
моего предвкушающего взгляда инстинктивно
прищурился, пряча детский зрачок от ожидаемого
грохота.
– Нажимай. - прозвучала по ресницам
команда.
Воздух рванул выстрел.
В небо взлетели антигравитаторные
камни - перепуганные птицы. Маленькая быстро
пришла в себя.
Я поправил прицел.
– Давай еще:
Вслед за разрывом грохота ее локоток
дернуло - я снова поправил:
– Давай.
Ив третий раз удержал отдачу своей
рукой.
Четвертый выстрел она сделала без
постороннего вмешательства. Только обернулась -
стукнула мой переживающий за ее старания нос
лбом.
– А мы тут ни в кого не попадем? - и
сразу нажала еще раз.
– Хватит, - я взял издерганную черную
игрушку, мокрую от вспотевших ладошек.
Она посмотрела как прячется пистолет:
– Я ни в кого не попала?
– Нет. - я выпрямился, подбросил на
ходу волосики на затылке вверх: - Наверно не
попала. В нашей степи чужих нет. А свои далеко,
пули туда недолетят. Так что не беспокойся.
Ребенок и не думает беспокоиться. АПС
убран в положенное ему место и она забыв и
отбиваясь от моей потянувшейся зацепить руки
отскочила и снова запрыгала:
– А теперь? - спросила, желая
немедленного и не менее впечатляющего
продолжения.
– Смотри, - показываю в степь: - Камни
возвращаются в свои гнезда.
– А - а, птички, - проследила девочка за
стайкой осторожного камнепада: - а дальше?
Раздумывания в синеву над травным
горизонтом она проследила взглядом за моими
поисками ответа, нетерпеливо глянула на исходную
точку этого поиска - в не по мужски тонкую
переносицу и тут же предложила:
– Давай побежим туда, - определила
маленькая головка направление высоких чужих
мыслей вздернутым подбородком: - Ты меня будешь
искать и догонять.
Но я уже передумал.
– Нет. - и веско аргументировал отказ:
- Там могут быть змеи.
А вон видишь ту могилу -
Она кивнула.
– Лучше туда. Пойдем? Оттуда все
видно.
– Побежим? - девочка подгоняя взяла
мою ладонь
– Вместе?
– Нет. - она тут же выпустила,
бросилась вперед набегу обернулась, докончив: -
Наперегонки!
И понеслась - где об бедра на глубоких
местах разрываясь своими гребнями, а где об
колени хлестко лупя - взбудораженная степь.
На быстрых подступах к цели на мою
обгоняющую спину обрушился обиженный крик - я
предусмотрительно сбавил, и на последнем
жалобном дыхании - чувствительный удар в бок.
От дальнейшего падения волны метров
пять разъезжались в разные стороны.
Вслед за неспортивным поступком,
радостно-сопящее - уже поднимающееся по
скользкому склону визжание.
"Теперь достать ее будет
нелегко..."
Степь отхлынув до пояса снова забила
по ногам спереди и ветром сзади.
Подъем.
По заливающему только что
проторенный путь стеблями проходу, помагая уже и
руками, снова сокращая растояние и так же
поскальзываясь как и вырвавшаяся вперед
маленькая, рывок наверх.
Но только сил уже гораздо меньше.
Пучки оторванных от дна трав яростно
отбрасываются.
– А-т дьявол! - не успев в очередной
раз ухватиться, ноги увлекая поехали вниз.
В качестве утешительного приза
только успеваю увидеть что нескатываться к
подножью холма нужно ради не одного тела. Девочка
скользала тоже; - правда не как я вместе с кусками
травы, а с подплывшим и осыпающимся куском
земляного дна. Наконец удалось затормозить.
Держась за траву, я стал на колени.
Ребенку же так не повезло...
Единственно что ей удалось - так это
перевернуться на спину и без всяких шансов
ухватиться видно уже порезанными ладошками
съезжать так: - головка чтоб не удариться - чуть на
весу, выглядывая белее удачливо отставшего
спринтера в качестве возможной подмоги и пытаясь
направить скользкость стеблей в ту сторону.
Удар в "цель" и остановка.
Удивительно не сдающийся ребенок ни
на что не обращая внимания - "догнал, он все
таки догнал!" -перевернулась обратно на
четвереньки и с ловкой скоростью подмяв под себя
три метра зелени, рванула обратно.
Я на коленях и только комья
осыпающейся земли скатываются по ногам и мимо.
Но видно и она выбилась, - заработала
на одном месте - опять не за что ухватиться, - лишь
расставленные ножки не дают съехать обратно, а
тельце истерично дергается и дергается вперед.
Руки (уже успел заметить) действительно кое-где в
крови, шарят на мелководье водорослей.
Можно конечно и догнать, но остаюсь
пассивным наблюдателем - лучше посмотреть.
Борьба за сантиметры прямо над
головой продолжается.
Ух и упрямая.
– Что? Не получается?
Мое издивательство остается без
ответа.
Просто загляденье.
Вырвавшаяся на степную свободу
девочка будто сама себя старается убедить на что
способна. И как подросла.
Но невидимый в башне прогресс
подросшего детства все-таки выдыхается:
– Эй, лови меня, - и сдавшись, она
съезжает.
Припав, ловлю оголившуюся об траву
девочку.
Ее пятки бьют по коленям, и я падаю на
детский живот: - невостановимо измятое платье
сбилось до самой груди, но тельце остановлено.
Чуть приподнимаюсь:
– Накаталась?
Она смеется:
– Все равно я первая!
Борьба прекращена. Старая могила
отбила штурм. Теперь можно отдохнуть.
– Изрезалась вся, - отыскав локтем
безопасное от случайной колючки место я прилег
рядом; взял одну из маленьких ладошек и повернул
к своим глазам и сонцу. Девочка тоже принялась
разглядывать свои "трававые" порезы.
Я зализнул один, сплюнул
примешавшуюся к человечьей травную горькоту.
Она выдернула руку и ударила по земле:
– Это все из-за нее, - возмутилась
маленькая своим поцарапанным потерям в живой
силе пальцев.
– Заживет, - снова тянусь оказывать
первую помощь, но она не дает.
Приходится настаивать: - Дай, а то если
кровь упадет на землю и попадет к мертвецу
который здесь лежит, - он встанет из могилы и к нам
вылезет.
Она сперва согласилась и спросила с
интересом:
– А ты не знаешь, кто здесь?
– Царь наверное, а может и царица.
– Царская царица?
Ответ кивком, не отрываясь от детской
ладони.
Она вдруг вырвалась опять:
– Ну и пусть вылезает, - и в поднятое к
ней лицо: - Ты ее застрелишь!
Я сел и посмотрел на невзятый склон:
На секунду мелькнул косо приземляясь
на ту сторону могилы чем-то там соблазнившийся
степной орел. Я отвернулся.
Помолчал.
– А если царица будет молодой и
красивой?
Ребенок по прежнему:
– Все равно застрелишь.
– А если...
– Все равно!
Девочка закрыла глаза.
И снова молчание...
Перебирающий, взбивающий на голове
волосы ветер. Живая теми же причесываниями по
зеленым прядям могила с двумя застывшими телами
с одной стороны и орлом (или он уже улетел?, а
может его и вообще не было?) с другой. И сочные
перекаты травы до чистоты горизонта.
– Послушай, - глазки открылись в небо:
- А мы сейчас одни? - спросил ребенок: - И никого
больше нет?
– Никого, до самого неба.
Ты же видела как все наши разъехались.
– И чья это тогда степь?
– Теперь наша. - я провел по кромке
нерасправленного платья - по все еще голой - как
маленькая привыкла в башне, подставленной солнцу
груди. Достал до шейки...
Она преодолевая желание не
шевелиться согнула ручку и оттолкнула.
Пришлось отступить вниз, до сгиба
между телом и загорелой ножкой. Два пальца
поднырнули под тугую в этом месте границу
трусиков и двинулись по незагорелой (моя
ревность распространяется и на солнце)
территории.
– Мы пришли сюда чтобы ее защитить? -
не обращая дальше внимания спросила девочка.
– Да, и эту степь тоже. - я добрался до
самого волнующего места. Она приподняла личико и
моя голова опередив потянувшуюся руку легла
губами вниз - на напрягшийся животик. Маленькая
махнула рукой и вернулась на траву - обратно
уставиться в одно ее тут не трогающее небо; кожа
под моими губами расслабилась. Я поцеловал и так
же осторожно лег на нее щекой.
По лицу ударили несколько подбитых
ветром стебельков. Я закрыл глаза и убрал руку.
Ребенок вздохнул.
Там, в глубине, по маленьким
фиолетовым кишочкам что-то перелилось. И снова
тихо в невидимых руслах детских рек подо мной.
– Ты любишь Ольвию?
– А? - маленькая отвлеклась от редких
облако и дотянувшись дернула шутливо
переложенные ей на грудь щекотания стеблей за
макушки. - Это куда мы едем? - оставшееся в
пальчиках отбросила.
– Да. - я ждал ответа.
– Не знаю. - она подумала: - Я там
никогда не была, - и добавила: -
А там хорошо?
– Конечно.
– А мы скоро там будем?
– Ты же слышала что говорил Сарад: мы
сегодня ночью проедем колонию - это такой
маленький город и завтра будем в Ольвии.
– И останемся? А то мне так надоело в
башне. -протянула девочка несчастно.
– Вот если выиграем и если тебе
понравится, то конечно.
"Только бы их не было лавинно
много".
В декады лунных дней
С притихнувших полей
Подкошенные травы
По снам плывут в лиманы
И по утрам июньским
В долине бликов тусклых
Все камни оживают
Стать городом мечтают.
Вновь.
Ольвия Ольвия Ольвия. Какое
счастливое имя.
Какое количество лет ты стояла и
ждала нас, выглядывая точкой со старинной карты в
окружении варварских племен.
Тебя царапали гетские мечи и
дисциплинированно топтали римские легионеры.
Старый ветеран из Четвертого Скифского смотрел в
бойницу твой осыпающейся башни в степь - на
изредка зажигающиеся точки диких костров,
выглядывая неизбежную для тебя опасность.
И теперь ты стоишь двухэтажная,
низенькая на холмах: с короткими подъемами улиц
которые приводят к зовуще-истоптанной каменной
лестнице и за поворотом ловят в светлый тупик. Мы
ходим, мы оглядываемся и видим поверх крыш
непредсказуемое спокойствие степи и дальнюю
муть лимана. И мы снова ходим по тебе целый день.
Я гляжу на тебя снова и снова, я брожу
вдоль твоих стен, нахожу и трогаю царапины
людских жизней на них и через шершавую
сглаженность камня вдруг раскрываются уставшие
ждать века.
Ожидаемое известие из далеких
припятских лесов принеслось со всадником как-то
неприятно ошеломляюще: так озирающемуся
человеку все таки с обескураживающей
неожиданностью падает под ноги степная стрела.
Готы в сорока стадиях.
Мы начинаем подготовку.
Выбран кусок степи и войска чтобы
почувствовать его, ощутить своим, весь следующий
день с неторопливой солидностью прощупывали
окресные холмы разлчными вариантами маневра.
К вечеру подвезли камнеметы и большую
их часть закрепили на левом фланге. До
наступившей темноты пристреляли несколько
участков.
Впереди, километрах в трех от нас
каменистая речка пересекала стеь. Там утром
видели первых готов.
На следующий день был отдан приказ
отдыхать на новом участке, и лишь вечером был
проведен сбор.
Весь день готы переправлялись на нашу
сторону. Несколько раз группки их конной
разведки сокращали расстояние между нами до двух
полетов стрелы и убеждаясь в чем-то своем, нехотя
скрывались.
Из-за темноты или нашего вечернего
построения, вражеские обозы с семьями остались
за рекой и холодная ночь разделила наше
спокойное наблюдение друг за другом.
