- A. FOREST
- Книги для
письма
-
- Бывает, что написано всего несколько
слов. Вместо маркирующего
- магнитофонного звука читатель носит
с собой взятые из книг фразы и
- имена.
-
- Бывает текст, который тоже музыка, но
завораживающая и, быть
- может, устрашающая - опиум для народа.
Тогда трудно не дочитать до конца.
-
- Бывает текст, который прежде всего
партитура. Если публичное
- исполнение невозможно, то исполнение
"про себя" вызывает потребность писать. Так
может возникать литература в собственном соку.
-
- Бывает текст - явное приглашение к
дописыванию. Это относится
- к математическим книгам. Формальная
система, даже религиозная -
- тоже вид любовной игры.
-
- Иногда в сплетении слов проявляется
незапланированный порядок.
- Тогда можно обойтись без читателя.
- Больше всего мне нравится такое же
приготовление духовной пищи, как обычного
угощения. Для этого не нужен никакой "дух".
-
- Философия, конечно, тоже где-то здесь
или в другом не упомянутом
- красивом месте. Эту книгу, которую ты
доел почти до конца, я когда-то начал готовить как
книгу о Ницше. Осталось написать о нем самом.
-
- В минуту возвращения разума Ницше
сказал: "Разве я не писал
- прекрасных книг?". Он сказал не о
содержании, а только о
- самом писании книг. Думаю, оно и было
главным. Каждый чем-то
- заполняет время своей жизни. Если
доцент исписывает бумагу под
- бременем мутной нужды, этим он
умирает. Если богатый
- человек в напудренном парике
распространяет свою жизнь за ее
- обыденные пределы, отдавая часы жизни
наукам, то нужно говорить
- о содержании сделанного, отделяя его
от быта автора. После ухода от должности Ницше не
делал ничего, кроме писания прекрасных книг.
-
- Значит, из этого и состояла его жизнь.
Прежде всего она состояла из сидения за столами
гостиниц, из порчи глаз паршивыми свечками, из
вечного расстройства живота от недостатка
движения. Не было надежды на получение денег от
книг: писались они не от нужды. Их никто не хотел
читать: писались они ни для кого.
-
- Как же нам теперь говорить о книгах,
равных жизни в тесноте
- одиночества? Там нет и следа науки.
Литературный анализ текста не
- интересен: в книгах Ницше нет той
прочности красоты, которая
- заставляет нас измерять кирпичную
кладку и ощупывать своды церквей. Нам незачем
соотносить с текстом обстоятельства личного
несчастья. Должны ли мы вообще что-то сказать?
-
- В этих двух вопросах есть ответы. Чем
похожи жизнь на солнечной
- стороне и жизнь в темноте
одиночества? Жизнь на стуле вопреки
- окружавшей ее тесноте и безумию и
наша сегодняшняя жизнь, которая бывает
независима от мебели? И то, и то - жизнь, и в
"вопреки" есть кое-что от свободы. То малое
от свободы, что есть в "вопреки", заполнило
целую жизнь, равную писанию книг. Ницше построил
ecce свободы на стуле.
-
- И то малое от свободы, что есть в ее
иллюзии и в лжи о ней, заполняет нашу длинную
жизнь под непонятным и вынужденно
- отвергаемым солнцем. Мы еще менее
свободны и сильны, чем Ницше.
-
- Что же это за странный разговор?
Разговор о свободе и силе, о
- каких-то жизни и солнце? Ницше дал нам
редкую возможность
- осмысленности такого разговора.
"Вы живете в других условиях".
- Его условиями были постоянная угроза
безумия и смерти от
- наследственной болезни;
осуществление только того, что он считал
достойным и мог хоть как-то сделать в оставшееся
время.
-
- Сколько бы мы ни говорили о
"вопреки", нашими книжками, казалось бы, все
равно должны говорить наши темнота и безумие.
Этого не может быть и не бывает. Если при варке мы
положим в суп не те продукты, суп не выйдет за
пределы кухни.
-
- Печальный опыт свободного на стуле
писания прекрасных книг не может быть продолжен,
но он не должен быть забыт. Когда-то давно, во
времена паровозов и телеграфных проводов,
ламп-молний и венских стульев жил человек с
достоинством и вкусом, исписавший много бумаги,
которая сохранилась. Мы всегда будем с
удовольствием ковыряться в этих толстых томах
несуразных, но ЗАВЕДОМО СВОБОДНЫХ ОТ ХАЛТУРЫ и
хорошо приспособленных для умственного
развлечения отрывков. А написанное без-умными
у-богими доцентами да сгниет.
-
- Лучше, если бы я говорил по существу
содержания книг Ницше? Думаю, что в свободное
время это будет сделано. Будут переводы и
- анализ. У меня есть три оправдания
добра безделья. Первое:
- содержательный разговор должен быть
формальным. Второе: ложная
- многозначительность лучше халтуры. И
третье: содержания там
- действительно мало. Но какое
содержание мы ищем в этих
- бумажках?
-
- У некоторых философских книг есть
странная судьба: их никак не
- могут прочитать, потому что для этого
не хватает сил и свободы; и у
- многих счастливая: теперь эти книги
служат другим людям для
- украшения. Старинный комод; веер;
чаша; вышивка; картина, в которой нет ничего,
кроме старины; книга, в которой нет ничего, кроме
- интересных историй. Понимание
ценности этих вещей требует не
- обладания, а изготовления. Может быть,
я просто писатель, и любая
- книга кажется мне книгой для письма,
поводом для письма, мебелью для письма? По
традиции русского серебряного века - времени
начала чтения Ницше - я хвалю вещи, которые
украшают жизнь.
-
- Мгновенное обладание вещами длится
на нашей земле уже много лет. В мире водки нет
вкусных обедов. В странной стране застоя пишущие
должны использовать временное время мирного
мира для любого рукоделья письма, потому что
подходящий для нас мир ни внутри, ни снаружи, ни
вчера, ни завтра, а только там, где продолжают
игру.
-
- Украина больше не походит на страны
средневековья. Все прошло
- бесследно, и даже битвы с поляками и
татарами: о них узнают из
- московских книжек Гоголя. Стараниями
живодеров забыт недавний и
- невероятный Бег Деникина, Щёрса и
других наших предков. Думают, что эта история
была не здесь, на засаженных сорняками полях, а
где-то в районе далекой и никому не нужной Рязани.
Прошлого здесь не существует, и тем более оно
ничему не учит, и тем более не вызывает никакого
почтения, хотя вокруг стоят крепкие дома
дореволюционных промышленников, а в полях не
распаханы валы казацких крепостей.
-
- Окружающие нас годы и знаки гордости,
могущества, чести и зверской жестокости сделали
так, что мы живем независимо от всех этих стен и
икон, и больше, чем киев, москву и средневекового
бога вместе с его лелеемым священным преданием,
ценим сегодняшнее Сало и сегодняшнюю
действительную свободу. Мы - как пассажиры
разбитого эмигрантского судна на огромных
зеленых волнах нашего степного океана. Наше
меланхолическое счастье не требует угрозы
темноты и одиночества. И даже когда передо мной
только лист бумаги, он помогает мне сделать жизнь еще достойнее наслаждения.
