ЗЕЛЕНОГРАДСКИЙ КЛУБ ЛЮБИТЕЛЕЙ
ФАНТАСТИКИ "ГЕНЕРАЦИЯ Z"
АЛЕКСАНДР МАСЛОВ
Торжество разума
Огромное, глубокое небо нависало
над их головами. Свет звезд казался близким и
мягким. Сквозь листву проглядывала
посеребренная твердь скалы. Голая наверху, она
выступала тремя ровными зубцами, словно
величественная корона, отсвечивая призрачным
светом.
Окса-До взглянула на Нати-Вана, и тот, различив в
широко раскрытых глазах робость, легко
подтолкнул ее вперед.
- Смелее, - прошептал он. - Наш бог всегда добр к
тебе.
- Но я никогда не приходила ночью, - она сделала
шаг, замерла. Все же пересилив себя, подошла,
склонилась возле статуи. Было по-прежнему тихо,
лишь журчал ручей и шелестели ветви цветочных
кустов. Окса-До приникла к теплому дереву
изваяния.
- Добрый, славный Сеан, - шептала она, стараясь
говорить не громче источника истекавшего от ног
бога, - рождающий животворную воду, дающий нам
сладкие плоды. Сеан, властью которого леса полны
жизнью, по милости которого женщины рожают детей,
а мужичины становятся сильнее могучих диких
быков. Утоляя жажду или вкушая плоды, я всегда
думала о тебе, и глаза мои становились счастливы,
любовь к тебе наполняла меня. Теперь я припадаю с
великой просьбой, - Окса приподнялась, сняв с себя
ожерелье из камней и раковин, густо нанизанных на
кожаный шнурок, крепко сжала его руке. Она
вспомнила, как светились на солнце эти чудные
камни, как сама она сияла радостью, глядя на
играющие в них краски. Как восхищались ими
подруги и даже Нати-Ван. А ей, от этого, было так
хорошо, тепло где-то там, в груди. Иногда даже
хотелось развязать шнурок и раздать каждому по
светлой перламутровой раковине, по камешку. И
Нати, непременно, протянуть самый большой, тот
голубовато-прозрачный, глядя через который море
кажется еще синее, а небо ближе и ласковей... Она
разжала ладонь и ожерелье - самое дорогое, что
было у нее, выпало на жертвенник, где лежала горка
таких же дорогих кому-то вещей. Глаза Оксы
заслезились, но ей самой стало легко и свободно.
- Я прошу тебя, чтобы Нати-Ван стал моим, а я его, -
произнесла она, доверчиво глядя на деревянный
лик бога. - Прошу, чтобы жрецы соединили наши руки
на обряде Светлой Звезды. И тогда, - добавила она
себе, - я смогу обнимать и целовать его, не прячась
далеко в лесу. Позволю ему ласкать меня даже по
ночам. Груди мои тверды и полны сил - я смогу иметь
много детей. Это великая радость. А Нати силен и
очень смел… Что нужно еще? Ведь правда, милый
Сеан?! Он защитит, накормит нас. Я буду помогать
ему во всем. И каждый день вспоминать тебя!
Вспоминать много раз и радоваться.
Так думала она, а он стоял невдалеке и любовался
ею. Ее фигура, гибкая, склонившаяся в прошении
возле величественного бога, казалась светлой,
чуть розовой, как те нежные белые цветы, которые
во множестве появляются после сезона дождей.
Длинные темные волосы укрывали ее таинственно,
притягательно, так, что Нати хотелось подойти к
ней скорее, прямо сейчас, легко взлохматить эти
волосы и прижать ее крепко, чтобы это было
навечно, чтобы он мог всегда слушать, чувствовать
дыхание ее груди, видеть, как вздрагивают
ресницы, а глаза любят. Но совершить этого, пока
была ночь, он не мог. Оставалось ждать дня Светлой
Звезды и решения жрецов. Поэтому он, глядя на нее,
тоже молил Сеана, шептал ему самые сердечные и
высокие похвалы.
Окса-До встала и отошла в сторону.
Наступила очередь Нати. Он перешагнул через
ручей, остановился, взирая на безмолвный лик,
затем, снял с себя амулет и осторожно опустил на
камень, при этом нашептывая, что повторил уже не
один раз.
Назад они шли молча. Нати впереди - Окса, бесшумно
огибая заросли, скользила следом. Она то и дело
ощупывала шею: расставшись с ожерельем, она
чувствовала, как чего-то не хватает на ней, будто
в ней самой. Вспоминала прелестный блеск камней,
их ритмичное постукивание, когда она оказывалась
в танце. Вместе с тем, перемена, которая должна
произойти занимала ее все больше. Она с улыбкой
думала о приближающихся счастливых днях, о любви
и Нати-Ване, поглядывая, как его сильная, упругая
фигура ведет за собой. Неожиданно Окса
расслышала шорох сзади. Нати вмиг оказался рядом,
он выступил вперед, прислушиваясь, замер. Глаза
его безошибочно различили силуэт зверя, он ясно
слышал шевеление мягких лап, угадывал любое
движение ночного хищника. Нати-Ван,
приблизившись к зарослям, согнулся и выставил
копье - широкий медный наконечник блеснул, точно
огненный язык.
- Если хочешь своей смерти - выходи! - произнес
гордо воин. Он осознавал свою силу, но всегда
хранил верность табу и напасть первый не мог.
Зверь оскалился, попятился и скрылся где-то за
темными стволами деревьев.
- Идем - он не посмеет больше приблизиться.
- А я испугалась, - призналась Окса,- Ты подошел так
близко. Слишком… Я подумала, ты хочешь убить его.
Тогда бы Сеан был рассержен на нас.
- Законы одинаковы во всех лесах. Смелый не
поднимет оружие без нужды.
- Да, - согласилась она, вновь восторгаясь своим
избранником, - нам Сеан дал разум и уподобил себе
не для того, что б мы умели убивать.
Внизу показались хижины, в свете костров
виднелись фигуры еще не спящих людей, слышались
их голоса и чье-то пение. Ветер доносил аромат
готовой пищи, запах горячей краски и дыма. Все
говорило о том, что завтра будет праздник - день
Светлой Звезды. Нати-Ван зашагал быстрее, Окса-До
едва успевала за ним.
Гогора, старший жрец был, как
никогда, хмур в этот день. Его одежда - короткий
плащ из оленьей шкуры, расшитый крашеными
раковинами и медными лепестками, в полумраке
жилища не казался уже столь нарядным, как утром.
Он стоял возле двери, наблюдая за
приготовлениями к обряду. Между хижин крытых
глянцевыми листьями моа уложили ветки и хворост
для большого жертвенного костра, рядом
устанавливали Главный барабан - широченный
обруч, обтянутый кожей. А жрец мрачнел, становясь
сер лицом, как его длинные седые волосы. Может
быть, в этом была повинна туча, скрывшая солнце и
часть неба, угрожавшая к ночи затмить весь
небосклон - тогда не будет видно Светлой Звезды.
Но скорее он думал о Джави-Ларе - своем сыне, о том,
что он упорно не желал учиться великой
премудрости говорить с Сеаном, а значит, он
никогда не займет его место - место старшего
жреца. Он думал о том, что Джави, может быть самый
рослый и сильный в племени, до сих пор не выбрал
себе девушки - Сеан не награждал его любовью, и
это было очень дурным знаком. А Окса-До?! Да есть
ли кто красивее ее? Подвижней в танце, искусней в
женском умении? Как бы он хотел видеть их вместе!
Но теперь уже поздно. Сеан соединяет Оксу-До и
Нати-Вана - его закон свят, и он, старший жрец, вряд
ли что может изменить. Так размышлял он, не слыша,
как вошел его помощник, жрец Рамбас.
- Пора, - сказал он, обнажая на своей груди
замысловатые разноцветные украшения и,
улыбнувшись, добавил, - Я ходил к Сеану, просил
его, как ты учил и как познал я сам.
- И что?! - нетерпеливо воскликнул Гогора.
- Наш бог добр… Туча уходит - небо будет ясным.
- Джави-Лар ходил с тобой?
- Нет, он выбрал валить сухие деревья в лесу.
Вместе с вождем.
- Что ж, дело его, - не без горечи отозвался старший
жрец. Они вышли, направляясь к площадке возле
костра. Там почти все было готово. Туша
жертвенного быка расчленена по всем правилам;
части предназначенные для сожжения, сдобренные
душистыми травами, лежали на деревянном каркасе,
обтянутом шкурой. Поодаль женщины нанизывали на
жерди остатки мяса для еды, другие давили сок из
оранжево-красных плодов. Среди них находилась и
Окса-До. Гогора узнал ее издали по раскрашенной
яркими красками накидке, по быстрым, ловким
движениям.
Жрецы обогнули площадку и
остановились в тени деревьев, напротив фигуры
Сеана, уменьшенного подобия той, что у истока
ручья. К ним присоединились Линшеб и Холфен - двое
младших жрецов воды и жертвенного огня.
- Все готово, но почему-то еще не вернулся вождь, -
заметил Холфен. Широкие кожаные ремни туго
стягивали его грудь. Он дышал тяжело, чуть
похрипывая. Измученный жарой, жаждой и
впившимися в его тело знаками, жрец казался
похожим на мученика Руф. Лицо, покрытое сажей и
грязным потом, безмолвно торопило начало обряда,
с которым вновь придет избавленье до следующего
раза.
- Нужных деревьев поблизости нет, и вождь повел
людей к Мокрым скалам, - ответил Рамбас.
Проникаясь жалостью к Холфену. он мягко
улыбнулся и только добавил. - Осталось немного,
они уже должны возвращаться.
Линшеб молчал, обозначая холодное равнодушие,
как подобало жрецу воды. Хотя где-то в глубине и
он таил ожидание, некий божественный трепет. Ведь
это был первый священный день после того, как он
стал младшим помощником Гогора.
Солнце давно переступило полуденную черту, и
зной будто спадал. Грозная туча, гонимая властью
богов, уплывала за горизонт. Клубилась там и,
разрываясь желтыми языками, блекла, исчезала.
- Поторопитесь, - сказал Артогус, - времени
осталось мало, мы можем не успеть. Сеан не ждет,
как не ждет нас ни день, ни ночь. - Он, чтобы лучше
видеть, как исполняют его волю - волю вождя,
поднялся на каменный уступ.
Вскоре вереница людей несущих
тяжелые бревна для жертвенного огня скрылась.
Вождь проводил взглядом последних, вскарабкался
еще выше. Он был стар, и подъем утомил его, вызывая
отдышку, тянущую боль в мышцах. Но Артогус,
стараясь не замечать этого, стал пробираться к
площадке на самой верхушке скалы. Оттуда он мог
оглядеть лес, что не делал уже давно. С высоты
видно многое: где больше сейчас спелых плодов и
где удачливей будет охота. Все, все, что нужно его
племени глаза могут определить с высоты.
Поднявшись, он долго вглядывался вдаль. Потом сел
и подумал, что становится слишком стар, что уже не
может быть полезен своим людям, как раньше. И
скоро придется искать замену - молодого, полного
сил. Таким может оказаться Джави-Лар - похоже,
жаждущий этого. Тогда для всех будет очень плохо.
Сами боги разгневаются за подобный выбор, для
племени настанут темные дни. Так думая, он встал,
чтобы спуститься и поспешить за своими.
- Ты слишком стар, вождь, - неожиданно услышал он.
Перед ним стоял Джави-Лар. - Совсем уже немощен. Но
назначить преемника не спешишь. Это не хорошо. Я
задумался, как бы помочь тебе.
Артогус ответил не сразу, казалось, что он ждал
этого. Ждал, как мудрый определенного давно
судьбой.
- Мне все известно, Джави. И то, что ты ищешь
способа убить меня. Вот только Сеан не простит.
Нарушивший великий закон не будет жить долго, -
сказал он, глядя в глаза сына жреца.
- Но ведь ты можешь помочь мне. Шагни со скалы сам.
Сам, - повторил он, - так будет разумно. Ты
убережешь наш народ от гнева богов, и я буду чист.
Так или иначе, только я способен править нашим
родом.
- Этого я и не хочу, - так остро Артогус, наверное,
впервые почувствовал, как дряхло его тело, как
слепы были его недавние мысли. Пришел тот темный
миг, и он бессилен перед ним. Он вознесся мольбой
к Сеану, Светлой Звезде, чей час был уже близок.
Нет, не своего спасенья просил он...
Артогус подошел к самой кромке обрыва и, глядя
вниз, вдруг вспомнил то, что случилось с ним много
лет назад. Тогда он, оступившись, упал отсюда.
Волей судьбы его понесло вправо, где спуск был
более пологий, колючие кусты лишь расцарапали
спину и ноги. Надежда затеплилась в душе старика.
А что, если и сейчас так? Что, если нечистым рукам
Джави-Лара, переступившему самое святое,
предпочесть падение, отдаться воле богов? Может,
острые камни пощадят его и тогда он, пусть
израненный, искалеченный доползет до селения...
- Хорошо, - сказал старый вождь, - Я сделаю, как
хочешь ты - убью себя сам. Но даже так - ты не
будешь чист перед богами. Сами мысли твои грязны.
- Мои мысли слышны только мне.
- Ты еще слишком мало познал... - Артогус не
торопился. Он беззвучно, но с великой мольбой
взывал ко всем святыням, все надеялся на чудо.
Затем, повернувшись к убийце, тихо произнес, - Я
разобьюсь, а тело мое пусть лежит пока здесь. Не
омрачай сегодняшний праздник. Скажи жрецам, что я
пожелал остаться на этой вершине, ближе к Светлой
Звезде, наедине с ней.
- Ты мудр и горд по-прежнему. От тебя это перейдет
ко мне, как передаются силы быка воину, убившему
его, - Джави-Лар улыбнулся и почтительно
поклонился вождю.
- Глаза Сеана повсюду, - сказал тот и бросился с
обрыва.
Сын Гогоры опустился на колени и обратился
взглядом к скрытой холмами долине, где брал
начало рожденный богом ручей. Отсюда нельзя было
разглядеть ни великое изваяние, ни священный дом
- трезубую скалу, однако его сердце сжималось
часто, губы зашептали молитвы, немели, то
приговаривали: - Не я, Сеан, не я убил его! Ты видел
сам!
Джави-Лар вскочил на ноги, его зоркий глаз уловил
движение ветвей внизу. В тот же миг на опушке
появился Нати-Ван.
- Я вернулся за вождем, - сказал Нати, когда они
сблизились.
- Артогус… Он ушел к... предкам, - Джави
остановился, опираясь на копье, и закрыл глаза.
- Что такое ты говоришь? Сегодня?! В день великого
торжества?!
- Да! Сегодня! Пожелал так… В день Светлой Звезды,
- ответил он, - Нам этого не надо понимать. Его воля
ясна только богам. А я не мог ничего изменить.
Лишь теперь Нати различил на голых камнях за
спуском распростершееся тело Артогуса. В
несколько прыжков он очутился там и, склонившись,
припал к груди вождя.
- Сердце еще бьется, Джави! Слышишь?! Не могу
поверить!.. Зачем ему было так умирать?! Может,
поспешим к Гогоре?
- К Гогоре?! Ты не понимаешь, мой друг… - Джави-Лар
оперся на обломок скалы, его глаза с ужасом
взирали на кровавый след, то возвращались к телу
вождя. - Ты просто не понимаешь. Он решил покинуть
нас. Уйти навстречу Звезде. Поэтому сегодня… Наш
долг помочь ему. Твой долг, Нати. Я не могу - в тебе
всегда было больше отваги. Избавь его от мучений.
Нати молчал. Странное чувство одолевало его.
Мысли путались. Будто на смену светлой радости
чудилось движение беды, чего-то пугающего,
непредсказуемого. Он по-прежнему не мог понять,
почему мудрый Артогус избрал смерть здесь и так.
И почему именно в этот день, когда его ждала
Окса-До, желанная уже много лет. А вождь умирал...
Это могло значить, что все старания его,
Нати-Вана, тщетны. Праздник превратится в дни
скорби. Окса-До станет недосягаема надолго или
навсегда. Великий, добрый Артогус отходил к
предкам... Неизвестно, кто займет его место. Все
могло перемениться, даже обратиться общей бедой.
- Сделай это, - снова попросил сын Гогоры.
- Что? - не понял Нати-Ван, но уяснив весь ужасающий
смысл, мотнул головой и попятился.
- Сделай же, - настоял Джави-Лар и протянул копье, -
Он просил. Пока сердце бьется, мука жизни не
покидает его. Сам Сеан просит тебя - я слышу. Ну! -
он вложил оружие в руку Нати, подтолкнув его,
зашептал слова о долге.
Нати-Ван поднял копье, целясь в грудь. Рассудок
его замутился, всегда верная рука дрогнула, и он
ударил - ниже. А вождь, сраженный болью, открыл
глаза. Смерть на миг отпустила его, и он хрипло
проговорил: - Нати!.. Ты здесь… Там, на скале… Там
Джави-Лар!.. Он мой убийца!
Наверное, небо упало на землю, и та низверглась
под тяжестью. Будто воля богов рушила все вокруг,
и солнце сияло пустой темной дырой. Нати свалился
перед убитым Артогусом, затрясся в ужасе и
рыданиях.
- Встань! - сказал опомнившийся первым сын Гогора,
- Артогус был слишком стар - он не мог больше
править нами! Я поступил справедливо! Теперь
разумный выбор за тобой! А ты лишил его жизни так
же, как и я. Мы с тобой соединены одним: или вместе
погибнем, или ты, помогая мне, обретешь новую
силу. Я должен стать вождем, Нати! Подумай сам,
хорошо подумай! Лучше, если о случившемся не
узнает никто. Тогда и Окса-До будет твоей, а я во
многом буду полезен тебе, как и ты мне. Слышишь,
Нати! Пока жрецы пусть думают, что Артогус избрал
семь дней одиночества. Потом мы сожжем его тело,
как требует табу. Принесем Сеану великую жертву -
он великодушен. Он нам простит все - я обещаю тебе!
Весть, будто вождь решил остаться в эти дни с
лесом, удивила жрецов. Но воля Артогуса свята -
никто не собирался обсуждать ее. Он всегда
поступал мудро, желая блага другим, лишь потом
вспоминая о себе. Весь народ, предавшись
торжеству, скоро забыл о странном решении
Артогуса. С яростным гулом полыхал Большой
костер, воины стали подвижной цепью, двинулись
кругом, принося огню все новую пищу и восхваляя
бога. И пламя, слышало их - взлетало огромными
крылатыми языками, за угасающим закатом ярко
освещало лица полные торжества. Даже расколотое
сердце Нати-Вана начало вздрагивать ровнее. Тот
священный страх, который он пытался побороть,
заглушить в себе, который терзал душу и отражался
в глазах, начал куда-то растворяться. Подвижная
фигура Оксы, на противоположной стороне круга,
каким-то волшебством отвлекала его от
случившегося возле Мокрых скал. А душистый дым
трав пьянил, шаг за шагом окутывал блаженной
беззаботностью. Вскоре Нати-Ваном овладело
великое, посланное Сеаном чувство, что уже
испытывали другие. Все сливались в едином
дыхании, каждый становился неразделимым звеном
движущейся цепи, движущейся волей богов,
меркнущего костра, светлеющих звезд.
Голос жреца протяжный и звонкий - казалось, поет
само небо - волновал Оксу-До, задевал в ней тайные
струны, они звенели в ее душе и теле. Бой Главного
Барабана, сотрясая воздух, рождал ритм, подчинял
себе движения всех танцующих. Окса шагнула
вперед, повинуясь уже не рассудку - чувства и
желания несли ее. Она, как волна хлынула
навстречу своему избраннику, стоявшему в мужской
цепи, могучей и гордой. Едва коснувшись,
спружинила, набежала вновь. И теперь людские
ручейки перемешались, слились в поток и понесли
их к бугру, где рядом с изваянием Сеана, стоял
Гогора, Рамбас, освобожденный от пут обряда,
Холфен и, замерший в священном спокойствии,
Линшеб. Все было как во сне. Божественно.
Волшебно. Линшеб окатил водой и Нати, и Оксу в
знак покровительства великой стихии. Холфен,
склонившись над огненной чашей, вдыхая душистый
дым, зашептал заклятия, а Гогора, воздавал
моления Светлой Звезде. Потом их руки
соединились. Все, повторяя его слова, смотрели в
небо, где в самом зените сияла голубая звезда
ярче тысяч других. Но вдруг случилось
необъяснимое: у горизонта появилась другая
звезда. Она была во много раз крупнее их Светлой.
Удивительно быстро восходила к центру небосвода,
затмевая блеском другие и наводя смятение даже
на жрецов...продолжение
