...Брызнул голос туда,
где заря не видна.
А над озером ночь,
а над городом тьма,
и звенит, не зовёт -
ищет крестик на дне,
и кидает её:
от волны - и - к волне.
1997
ХОЛОД И ЗАПАД
...Мечтать - это, извиняйте,
Меч и Тать, и ничего больше... Виктор Соснора
*
За стволами молний рощ,
в лоне ельном
остывал, когда горяч,
сильный Ильмень.
Где шалели берега
навьей гарью -
шевелился над рекой
Новый-город.
Дальней улицей влеком
в чистый табор,
где Великая река
чертит небо,
я Волхов не миновал -
шёл к Софии,
где торгуют миндалём
и шалфеем.
Там увидел звонаря.
Хмурый вятич,
тронет колокол зарёй -
будет вече.
Сотни отзвуков рябых
станут плачем -
сотни плачущих рубах
стиснут площадь.
Я сказал ему: звонарь,
хмурый вятич,
как взрастить твоё зерно,
если нечем?
В Новом-граде у тебя
сидя сиднем
я не столько претерпел
в сей день седмый.
Пусто небу без земли,
хмурый закуп.
А заря твоя зело
днесь высоко,
что тебе чужой Волхов
без лазури,
если сядут на ладонь
лишь мозоли?
Не ответил мне звонарь,
хмурый вятич.
Только крепче завязал
чёрный вервий,
только снова потянул,
чтобы ухнуть
гулким звоном вдоль теней,
там где эхо.
Из раскатов молний рощ
тянет гарью -
то шевелится, горяч,
Новый-город.
Это снова мой звонарь
сеет семя,
и заходится зарёй
сильный Ильмень.
*
Все умолкло, все кругом
тихо -
над водой и над чужим
домом.
А на Ладоге не ночь -
льдинка,
а на Ладоге не день -
омут.
Что мой голос тишина
губит?
Где слова мои дождем
лягут?
В Новом-граде не трубят
трубы,
да в Плескове не стоят
стяги.
Что за холод, что за навь,
морок
по лесам и по чумным
сёлам?
Пой, зегзица, улетай
к морю
с первым ветром и моим
словом.
Не прельстись там ни ржаным
хлебом,
ни похмельем, ни чужой
славой.
То не реки - всё туман
слева,
то не горы - то пожар
справа.
Только эхо шевелит
сосны,
да с ливонских стен гудит
ветер.
А на Ладоге - темна
осень,
а на Ладоге - пусты
сети.
Ветхий невод облаков
песьих
пляшет по небу чужим
плясом.
в Новом-городе - чума
косит,
да в Плескове бередит
язва.
Пой, зегзица, улетай
в небо,
по полям и по лесным
травам -
то не реки - то закат
слева,
то не горы - то рассвет
справа.
Окропи скорей свою
землю -
омочи крыло святой
влагой:
там на Ладоге - взойдёт
семя,
там на Ладоге весна -
благо.
*
Нынче выгоден в Суздале
не посадник, не князь.
А что зодчие создали -
пустят половцы вниз.
Лучше по лесу тропами,
чем слезой понукать -
все, что было во здравие,
нынче за упокой.
Щекот славий бо успе,
убуди говор галиче,
долго ночь не погаснет,
а достать бы до полночи,
не побоища слажены,
не степные набеги -
так за что же, за что же нам
византийство - навеки?
От холма до другого -
незнакомые речи:
то ли галицкий говор,
то ли галки щебечут,
то ли щелк соловьиный,
то ли окрик славянский,
то ль копье пустят в спину,
то ль в болоте увязнем.
Да нам Спасу нет, Хорсе,
от степного полона,
от монгольского хамства,
от ост-римского тлена -
лишь заря свет запала -
всё русалочья паства:
волос Велесу в лапу,
да монашеский постриг.
Гаснет Китеж в колоде.
Долго ночь не смеркает.
Есть бальзам в Галааде?
Есть ли хам в Самарканде?
Все не то, не в подмогу.
Что за хворь, что за недужь?
То не вем. Тут дороги.
Тут из века их ветошь.
*
Степь да курганы на близком пути.
Всех помянули.
Некому некогда резать удел
наполовину.
Лишь подорожник до смерти своей
смотрит из леса,
да на ветру то ли выпь голосит,
то ли неясыть.
Тянет костром, но не Гза, не Кончак
в гости махнули.
Гости не половцы. Там за плечом
гаснут монголы.
Редкая тварь залетает в Сарай -
может быть, кречет.
Дверь затвори и могилы зарой -
сторожа кличет.
Вдоволь питья и не в меру зерна -
римский квадрантал.
Стяг мой на вырост, по стану седло,
стремя по роду.
Сдавлены веки, оставлена степь,
стынут руины -
давнее дело, но память простит
время Траяна.
Ныне другое, и тихо с утра.
Давнее время.
Там за плечом угасают шатры -
степь их не примет.
Там за плечом долгий путь вырастал
вдаль от Корсуня,
слышали Киев, Изборск и Ростов
плач Ефросиньи.
Ныне другое, и время не то.
Плачут весталки,
пифии смотрят на Запад, а там -
пепел с Востока.
Изредка тихий прорежется клич,
плач о потере -
холод степей и монгольская речь,
прах Византии.
Ныне и память курганов хранит
Бусово время.
Сгинуло в землю, но топот коней
слышали в Риме.
В дом бы свели - у порога бы пал,
только не на пол -
время нести пиренейскую пыль
в Константинополь.
Небо раскинулось - сумрачный грот,
солнце мигнуло.
Снова затмение - гаснет Царьград,
тут и монголы.
Кто бы прозрел, кто бы за ночь ослеп -
сухо в потире.
нет им спасенья, и нет им числа,
нет им потери.
Что за распутица, что за земля,
тропы чужие.
Ужас по лицам, по небу излом
утром бежали.
Листья брусники смочили слезой,
было бы время -
половцы гаснут и гаснет Рязань,
гаснет Владимир.
Ныне другое, и тянет костром,
северным дымом.
Утро настало для сумрачных стран,
стало им домом.
Гаснет Ливонский и рыцарский крест,
новые знаки.
Пепел заката, полуденный ост,
назван Востоком.
Что за распутица, что за земля
стала по силе?
кто эти тропы сюда поселил,
кто их рассеял?
Ветер лишь вытянул ветви времен,
вымел их вечность -
был он спасаем и боле храним,
но не иначе.
Холод и Запад, и в холод ночной
с ветром и криком
новые звуки вольются, начнут
новую реку,
но не гудок, не волынка поют,
даже не гусли -
эти на близком пути не вольны,
тоже погасли.
Не подорожник в лесу, не курган,
и не дорога
время не тронут, сойдутся в другом -
ныне другое.
Давние тропы до смерти своей
водят по лесу,
да на ветру то ли выпь голосит,
то ли неясыть.
*
Тишина. Это Холод и Запад. Монгольская пыль где
Восток.
Это ветер и ночь, одиночество тысячелетий.
Зажигается первый попутчик в условленном месте
звездой,
и в глазах остается он каменный, высечен этим
ремеслом. Это Запад и пыль. Это холод степей, где
вольна
только ночь оставаться собой, где в условленном
месте
никого. Это голод и мор по селеньям. Глаголет
война
на ближайшую тысячу лет, и никто не воскреснет.
Это ночь. И ни слова, ни взгляда, лишь холод и
Запад, лишь пыль
поднимает монгольское эхо по Волге, и это
одиночество века, декады, седмицы - не время живым
оставаться в глазах в этом месте условленном в
лето
беспокойства шесть тысяч семьсот сорок пятое,
числимо от
сотворения мира, монгольское лето, где холод
месит жилы и сводит суставы, где снова колено и
род
этой ночью полягут на поле безводном и голом.
Это пыль. Это тысяча лет одинокой надежды и лжи.
Это Запад с Востоком сошлись на ристалище мести.
Тишина. Это холод и ветер. Спасенье придёт, если
жив,
если ждёт одинокий попутчик в условленном месте.
Полный текст книги "Холод и Запад" можно
найти на сайте Дениса Карасёва www.karasev-d.narod.ru
