- Мне всегда казалось, что в пекле будет адская стужа. А вы украшаете вход в него миленькими узорами? - Именно так. Мы - последние добрые самаритяне. Все равно кому-то пришлось бы, сидя на этом вот месте, разговаривать с вами; случайно это оказался я… (с) Станислав Лем. Футурологический конгресс.
Трупный яд проник в меня давным-давно. Я хорошо помню тот момент – это случилось во время моего пути из Праги в Париж. Я встретил мертвеца. Он был чёрен, обгоревший чумной труп в обрывках одежды. Его пустые глазницы напоминали два тёмных колодца. Говорят, из колодца даже днём видны звёзды, но не похоже, что он вообще что-то видел. Он вышел на дорогу из лесу совершенно бесшумно – ни одной веточки не шелохнулось. Мертвец остановился и втянул воздух оставшимися от носа дырами, повернулся ко мне.
Я замер, и ноги мои стали потихоньку погружаться в жидкую грязь размокшей от недавнего дождя дороги. Он шлёпал ко мне, хромая. Одна нога волочилась по грязи. Руки болтались, словно в них не было никаких костей.
- Стой! – сказал я, не узнавая своего голоса. Для верности положил ладонь на эфес короткого меча.
Он застыл в нескольких шагах передо мной. Жалкий и мёртвый. Не знаю, видел ли он меня, скорее – чувствовал. Обгорелые губы зашевелились, словно он пытался сказать что-то.
- Ууууу, - выходил воздух из мёртвого горла. И я понял.
- УУУУУУУ! – заорал мертвец и плюнул мне в лицо чем-то чёрным. Наверное, одной только ненависти, вложенной в этот плевок, одной только зависти, что я живой, тёплый, а он нет, - одного этого хватило бы, чтобы убить. Но я не умер.
Короткий клинок, предназначенный скорее для колющих ударов, без труда рассёк тухлую плоть. Голова мертвеца упала в грязь. Туловище, постояв несколько секунд, последовало за ней. Из обрубка шеи сочилось чёрное, тут же смешиваясь с грязью. Я ощупал лицо – всё было в порядке, никаких следов плевка. Снова начался дождь, струи его размывали дорогу. Голова мертвеца погружалась в месиво, и мёртвые губы продолжали беззвучно шептать «убей, убей».
***
Линда копошилась на кухне. Видимо, что-то замышляла нехорошее, и я накрылся одеялом с головой.
- Вставай - пойдём в зоопарк! – донеслось с кухни. Затем раздался грохот тарелок. - Какой ещё зоопарк? - Ну, ты же обещал в зоопарк… - Отстань! – крикнул я, высунувшись из-под одеяла.
Это было ошибкой. Она влетела в комнату. Полы её «ничегонеприкрывающего» халата развевались, что придавало Линде явное сходство с валькирией. Думаете, это сексуально? Не очень.
- Чёртов кретин (см. также – шизик, псих, идиот)! – Она орала и топала, топала и орала. Затем окинула комнату взглядом, выискивая – что бы разбить. К счастью, ничего такого не оказалось. Прихватив одежду, она отправилась в ванную – одеваться.
- Я ухожу! – донеслось до меня. – Неужели так сложно сходить со мной в зоопарк? - Отстань от меня! - кричу – Я болен, у меня СПИД. - Чёртов урод! – входная дверь хлопает.
«СПИД» всегда срабатывает. Хотя, на самом деле у меня трупный яд.
***
Когда я доехал до Михи… Нет, не так. Когда я, потолкавшись в метро, добрался до Михи. Когда в сумерках вышел к его дому, когда поднялся по заплёванной лестнице, когда толкнул незапертую дверь квартиры, Миха, как это с ним часто бывает, свешивался с потолка – старая его привычка спать таким образом. - Ну опять ты как маленький, - сказал я. - Слезай.
Он несколько неловко спрыгнул на пол, хрумкнув паркетом.
- Чёрт, опять пол оцарапал, - обиженно произнёс он.
***
- Эй, пустите погреться! – мы с Михой и полупустой бутылкой абсента стояли перед решётчатыми воротами хосписа. - Проваливайте! Это хоспис, здесь больные! – прилетело в ответ.
- Что!? – говорит Миха. - Что?! – говорю я. – А мы что, не больные? Мы больные. У него вот не знаю что… опух совсем. А у меня трупный яд. Пустите, суки!
Из ворот выскочило двое охранников с дубинками наперевес, и нам пришлось ретироваться.
***
Мы прикончили абсент в каком-то подъезде, обжигая горло и смеясь. «Вкус Истории» был горек, и слишком быстро закончился – так мы подумали.
- Мне надо что-нибудь покрепче, – сказал Миха, подмигивая. – Тут недалеко есть клуб. Пошли? - Да нет, сегодня не хочется, - говорю. – Лучше погуляю. Встретимся где обычно.
Выскользнув из подъезда, мы отправились в разные стороны. Снег хрустел, падал сверху. Холодно сегодня. Я отправился к чистым прудам. Мне хотелось видеть прохожих, слышать шум шин, но улицы были пустынны. Снова накатило это одиночество. Это всё трупный яд, всё он, внутри. Я бродил по бульварам вплоть до предрассветных сумерек. К утру потеплело, и улицы заволокло поднимающимися от земли испарениями.
***
Когда я, наконец, поднялся на нужный 25-й этаж, ноги ломило неимоверно. На двадцать пятом этаже было пусто. Почти пусто, не считая строительного мусора, курящего Михи и ещё чего-то, что я почувствовал, но так и не смог интерпретировать.
- Классный отсюда вид, - кивнул он в сторону недоделанного балкона без бортика. Собственно, балкон был обычной бетонной плитой, несколько выступающей из тела недостроенной высотки. Там, снаружи, просыпался город, хотя – это образно. На самом деле он и не засыпал. Или, наоборот, засыпал сейчас. Снаружи лежала серость и грязь тающего снега, и миллионы не выспавшихся лиц. Инстинктивно нам хотелось держаться от них подальше, словно они чумные. На самом деле – больны мы… Глаза моего друга мутны, подозрительно мутны.
Я слышу шорох за спиной. Тихий, какой-то деликатный. Тень в глубине помещения, в шуршащей обёртке целлофана. Я гляжу, как из тёмного угла осторожно выступает женская фигура. Выступает как-то неестественно. Это Линда. Голова её немного отклонена – градусов на 30, ноги немного заплетаются. Остекленевший взгляд проходит сквозь меня, сквозь стены, упираясь куда-то в серое Московское небо. Мне не нужно видеть две аккуратные точки на её шее, чтобы понять...
- Сегодня её встретил, там в клубе, – говорит Миха. – может трахнем, пока разлагаться не начала? - Что-то мне не хочется, - говорю я. Что-то комком застревает в горле.
Миха долго смотрит на меня. Под перекрестьем этих двух взглядов становится как-то неуютно.
- Ты её знал что ли?
Помолчав, он добавляет:
- Я не хотел…
***
После второй бутылки у меня начинается белая горячка. Но я то знаю, что это не она, это трупный яд. В дверь звонят. Шатаясь, иду открывать. За дверью маленький бородатый мальчик – Иисус. Белые одежды его слегка запачканы, в руках молоток.
- Я твой сосед сверху. Это ты всё время сверлишь? – спрашивает он добрым своим голосом. - Нет, я только долблю – говорю я. – Выпить не хочешь?
Иисус проходит на кухню, по-хозяйски усаживается на табурет. Болтает ногами – они не достают до пола. Я разливаю что-то спиртное. Кажется – виски.
- А скажи, Иисус, почему вокруг такая жопа? - Ну, так ведь люди измельчали. Проблемы и заботы у них уже не те. - Может они, наоборот, подобрели? – осторожно спрашиваю я. - Да нет. Просто раньше всё их добро и зло было более широкоформатно. Сильнее и глубже оно было, вот что я хочу сказать. А теперь? Осталось только малодушие и эгоизм.
Мы пьём, отчего-то не чокаясь. Это странно, потому что я, например, никакого сожаления по поводу бедных людей не испытываю. В дверь снова звонят. На этот раз за ней оказывается Миха в костюме Гитлера.
- Хайль! – говорит он, щёлкая каблуками, и протягивает мне бутылку чего-то спиртного. - Заходи. Только здесь Иисус…
Он тоже проходит на кухню, а я остаюсь стоять перед открытой дверью с бутылкой чего-то спиртного. Из кухни долетают обрывки спора.
- Кто обмельчал? Да мы – православное государство! – доносится Михин бас. - Ага. Сегодня «православное государство», а завтра буддистов вешать будете… - Буддистов не буддистов, но антинародный элемент точно. - Что? За это я умирал? Нет, скажи, за это?
С лестничной клетки дует. Прикладываюсь к бутылке. Так и не закрыв входной двери, иду в комнату и плюхаюсь на диван. Щёлкаю телевизионным пультом. Экран озаряется улыбкой. Это Линда. Какая она всё-таки красивая. Чёрт.
- Помните, купив три марки ЛСД, четвёртую вы получаете совершенно бесплатно. Звоните сейчас!
На экране высвечивается номер телефона. Я тянусь к стоящей на полу телефонной трубке, и падаю с дивана. Звоню.
- Здравствуйте, это Вы продаёте ЛСД? - Чёртов кретин, блядь! Наркоман тупой. Опять ты сюда попал!!! Всё, сука, я звоню куда следует! Слышишь?! - Извините, просто у меня трупный яд. По кнопкам не так попадаю…
Со второго раза мне удаётся дозвониться. Я заказываю три марки, милый женский голос говорит, что курьер будет минут через сорок. Я смотрю телевизор, щёлкая каналы. В итоге останавливаюсь на «Спокойной ночи малыши».
- Дорогие друзья, - говорит Степашка. – Теперь вы знаете, что водка – это очень, очень плохо. Да, Хрюша? - Да, Степашка. Водка – это очень плохо. Не покупайте водки. Лучше купите эти новые леденцы-антидепрессанты от нашего спонсора, компании «Heaven on Earth».
Слышны бурные зрительские аплодисменты.
Приехал курьер. Он вошёл незаметно – дверь то открыта – и протянул мне аккуратный фирменный пакетик. Я расплатился наличными, и курьер вышел через балконную дверь. Для начала я решил употребить только одну марку. Передумав, разжевал сразу две. Мне то что – у меня трупный яд.
Я посидел перед телевизором ещё минут 20 – кислота всё не действовала. Отправился на кухню и предложил гостям две оставшиеся марки – они и не подумали отказываться. Сжевали принесённое и продолжили что-то друг другу втирать (только Миха пробурчал что-то о том, что кровь, дескать, гораздо приятнее всей этой синтетической дряни). Стол покрывал слой непонятно откуда взявшихся бутылок. Внезапно я понял, что Гитлер-Миша говорит на немецком, яростно выкрикивая какие-то тезисы, а Иисус вообще не чём-то совсем непонятном.
- Как вы друг друга понимаете? - спросил я.
Они на секунду остановились и смерили меня взглядами, не сочтя нужным даже отвечать. Затем Гитлер начал быстро-быстро увеличиваться, пока не вырос до такой степени, что упёрся в потолок.
- Эй, ты куда? Там же квартира моя! – заорал бородатый. Гитлер остановился.
Я огляделся: обои, бывшие голубыми, отчего-то пожелтели, высохли как-то даже, и оторвались от стен, застлав пол хрустящим покрытием. Хрустя, я вышел из кухни и отправился в ванную комнату. В наполненной до краёв ванне на волнах вяло покачивалась Линда. Голая и аристократично посиневшая. Я помотал головой – и она исчезла. На её месте теперь покачивался жёлтый резиновый утёнок, непонятно откуда приплывший.
- Лети на юг, а то замёрзнешь, – сказал я ему. Почти сразу же тонкая корочка льда начала расползаться по воде. Постепенно лёд окружил утку, осталась только маленькая круглая полынья.
Окружающая реальность ненадолго встала на своё место, должно быть от хлорки. Входная дверь с грохотом захлопнулась. Наверное, это невидимые монстры забавляются, - подумал я. Надо быть настороже. Заперев замок, я на цыпочках вошёл в комнату – всё было как будто бы в порядке. Мерно шумел телевизор, через открытую форточку намело снега. Сволочи, водку спёрли! – пришло озарение.
Я выскочил в коридор.. Злость переполняла меня. Подпрыгнув, ухватился за край антресоли. Упёрся ногой в стену, рукой нашарил среди хлама бейсбольную биту. В итоге свалился. Бита была испачкана в чём-то зелёном. Размахивая ей, я влетел на кухню.
- Невидимки! – Они украли водку! - А они ещё здесь? – спросил Иисус. - Может милицию? – спросил Миха. - Только самосуд! – прокричал я, сбив битой люстру.
Дальнейшие события были смутны и стремительны. Помню, как мы застыли перед шкафом, в котором прятались монстры, не решаясь распахнуть дверцы. Но они распахнулись сами – зелёные зубастые создания хлынули волной, очень скоро оттеснив нас на середину комнаты. Я размахивал битой, и зелёные ошмётки летели на стены и мебель. Иисус ловко охаживал тварей молотком, наглядно опровергая христианскую заповедь. А Миха в упор палил во врагов из парабеллума.
- Не сдаваться! - орал я. – Не отступать!
Второе было явно излишним – отступать было некуда. Впрочем, и в плен нас брать не хотели. Я это понял, когда одна из тварей вцепилась мне в лодыжку. Я нелепо плюхнулся на ковёр, чтобы тут же быть атакованным ещё тремя уродцами. Я видел, как Иисус, размахивая молотком над головой, словно пропеллером, пробивается ко мне, как Миха, взобравшись на спинку дивана, палит куда-то вниз. А потом одна из тварей вцепилась мне в лицо. И не было никаких сил, чтобы поднять руки и оторвать её …
***
Первым, что я увидел, когда открыл глаза, была улыбка Линды. От неожиданности я дёрнулся, больно ударившись о подголовник дивана.
- Проснулся? – спросила она. – Ты хоть знаешь, что сегодня первое января? Я вчера приехала, а ты тут спишь посреди разгрома. Дверь открыта. Я сначала решила – тебя обокрали. - Да, - говорю я. – Водку украли.
На голове Линды красная рождественская шапка, вроде сантоклаусовской. А моя голова раскалывается на куски. Раскалывается, а потом снова собирается.. Потому изображение Линды немного «плывёт».
- У меня и подарок есть, - сказала она. - А у меня нет, – честно признался я. – Можно я сбегаю куплю? - Лежи уж… - Я не виноват, - говорю. – Это всё трупный яд. - Я сейчас… - она отправилась на кухню и зашуршала там чем-то.
А когда она вернулась с подарком, я старался не поднимать глаза, и не смотреть на её шею. Ни за что не смотреть на её шею.
-------
Ноябрь 2005 nightingle@mail.ru deryabin_g.zelnet.ru