8 июня в 3-й городской больнице от полученных травм скончался поэт Тарас Романцов. Он был младше меня. У нас не было общего языка – писать стихи ему мешал недостаток образования и начитанности. Но Тарас был потрясающе одаренным человеком. Без флера образования он на лету ловил поэтические формы и вливал в них свое подростковое, часто переходящее на быдляческий сленг, содержание. То, что он писал, интересно. Это язык подростка, потерявшегося в масс-культуре. Он читал Алистера Кроули, а не Боратынского. Хотел поступать во ВГИК, мечтал стать режиссером. Но чтобы поступить во ВГИК ему не хватало знаний, но – не таланта. Тарас был талантлив. Он мало читал классиков. Читал, в основном, своих знакомых.
Он писал стихи:
+ + +
Посвистом дали брошены, под ноги сном расстелены. Боже мой – как непрошенно карта в песок искрошена, бисером вех растеряна.
Утром - ты встанешь - замертво: новая быль раскатана.
Дышишь – а сердце замерло. Видишь - и дверь не заперло – надо же... Как негаданно:
дали все те же светятся, снова пути причалены, значит – нам сбыться, свериться, значит - нежданно встретиться – где-нибудь там - нечаянно.
Его спрашивали: кто это написал – Тарас Романцов или Денис Карасев? Действительно, похоже на то, что я писал в далекой юности. Тараса любили зеленоградские газеты. Я всегда получал от них отлуп. У Тараса все складывалось хорошо – настолько хорошо, как это может быть у провинциального молодого поэта. Я не хотел быть провинциальным молодым поэтом, да и был постарше. Отсюда неизбежный конфликт с местной писательской средой. У Тараса не было этого конфликта. Наверное, он был проще.
Он не написал стихов о своей смерти. Видимо, просто не успел. Ему было чуть больше двадцати лет.
Но, судя по его стихам, по его поступкам и по его словам, он знал:
Мы не для смерти умираем, И не для жизни мы живем.
Как писал поэт, которого он, скорее всего, не читал.
Памяти Тараса Романцова
Двадцать одно однолетье бок о бок проживши с соседом, память удержит, что сам никогда и не знал. За девяностые вывалив, все мы скребем по сусекам. Что ты – апостроф, какая-то мелочь, а знак.
Город, окраина, пажить, и есть ли цветочная Ницца – счет не ведем, что теряем в своих декабрях. Я задыхаюсь, как задыхался в Одессе Багрицкий. Слушай Московское море, наш гордый Варяг.
Город кубов и квадратов жилплощади, вдолбленный в даты, провинциалы столицы, двадцатый проживши с пайком – будет бессонница ночью. Ты стой, оловянный солдатик. Слушай команду - домой, одноногий. Кругом!